Погода стояла замечательная. Березы поблескивали на солнце, отбрасывая пятнистую тень. Карпенко хотя и глядел на Ольгу с обожанием, был все же слишком застенчив, чтобы много говорить. Как обычно, Пинегин облачился в белый мундир и попыхивал трубкой. Вытерпев две недели бойкой Сережиной болтовни, Ольга поняла, что немногословный собеседник может быть приятен.
Она давно решила, что, если Карпенко и влюблен в нее, он совершенно безобиден. Действительно, он был столь застенчив и робок, что ей нравилось расспрашивать о его семье и родном крае. Например, она узнала, что он родом из Полтавской губернии, располагающейся к юго-востоку от Киева, и происходит из старинной казацкой семьи. «Мои братья – рослые малые, один я такой коротышка», – произнес он извиняющимся тоном. После некоторых уговоров и упрашиваний он признался, что надеется сделать когда-нибудь литературную карьеру.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что, пройдя часть пути, они стали беседовать и поощряемый Ольгой молодой казак заговорил о своей любимой Украине. Видеть его смягчившийся взгляд и слушать голос было истинным наслаждением – так чудесно описывал он беленые домики под соломенными крышами, необозримые пшеничные поля на богатом плодородном черноземе, виноградники и лимонные рощи по берегам Черного моря, огромные арбузы, которые росли в его родной деревне.
– Там, на юге, совсем другой мир, – признавался он. – Жизнь там проще. Что говорить, даже сейчас, если нам нужна земля, мы просто выходим с плугами в пустую, бескрайнюю степь и отрезаем, сколько захотим.
Он так восхитительно изображал свой родной край, что Пинегин задумчиво кивнул и заметил:
– Все именно так. Я там бывал и видел своими глазами.
Именно это заявление вдруг побудило Ольгу обратиться к молчаливому офицеру и наконец приступить к нему с расспросами.
Как мало пока она о нем знала! Как он жил до встречи с нею? Откуда он был родом? Где служил? Всегда ли он был так одинок, или у него когда-то были близкие – может быть, возлюбленная? А самое главное, чего ждал от жизни, к чему стремился, о чем мечтал этот человек, который, кажется, столь много знал и столь мало говорил?
– Ваша очередь, Федор Петрович, – мягко проговорила она. – Вы сказали, что побывали на юге. Что вы нам поведаете о тамошних краях?
– В Малороссии я побывал проездом, – отвечал он, – а служил еще южнее, на Кавказе. Хотите, чтобы я рассказал вам?
– Разумеется, – улыбнулась она. – Очень хочу.
Он отвечал не сразу, но, когда наконец заговорил, на его худом, с резкими чертами лице появилось задумчивое, мечтательное выражение. Он стал говорить очень тихо, описывая увиденное самыми простыми словами, как подобает военному, но тщательно подбирая их. Ольга слушала как зачарованная, не в силах отвести от него взгляд.
Он рассказал ей об уходящих под небеса вершинах Кавказских гор, которые отныне принадлежали России, и о краях, лежащих за ними, месте обитания диких горцев. Он описал горных козлов, глубокие ущелья, заглянув в которые можно увидеть далеко внизу, на самом дне, маленькие фигурки пастухов с их стадами, поведал о клубящихся туманах, над которыми, насколько хватает глаз, вырисовываются на фоне прозрачного неба розовые и белые горные пики. Он красочно изобразил горцев в ярких бешметах и лохматых бурках: грузин, черкесов и отдаленных потомков сияющих аланов, гордых осетин, внезапно появляющихся словно из-под земли.
– Сегодня они ваши лучшие друзья, а завтра так и норовят всадить в вас пулю.
Она словно видела этот загадочный мир его глазами, хотя и не бывала там ни разу.
– А однажды мне пришлось заехать еще южнее, в восточную степь, – продолжал он. – Я оказался на краю пустыни. Вот это поистине странное место!
И он рассказал ей о маленьких крепостях, разбросанных между Черным и Каспийским морями, о татарах, сеющих страх в приграничных землях. И перед внутренним взором Ольги предстало что-то огромное, жестокое и непознаваемое в своей безжалостной ясности.
Внимая его рассказам, она не могла отделаться от странного ощущения: в нем была какая-то холодность, отстраненность, скрытность. Может быть, он в чем-то уподобился тем жестоким, диким краям, в которых провел немало времени? Был ли он и вправду, как утверждал Алексей, человеком опасным? Даже если и так, она не могла отказать ему в какой-то странной привлекательности.
Как раз когда она размышляла об этом, решив поподробнее выспросить Пинегина о его прошлой жизни, на тропинке перед ними откуда ни возьмись появился Сергей.
– Готово! – воскликнул он. – Я – Ромео, а ты – Джульетта. – А потом, шепотом, который, как она надеялась, не расслышал Пинегин, добавил: – Он очень тебе наскучил?
Но если Пинегин и расслышал слова Сергея, то не подал виду. Все вчетвером они вернулись в имение.
Миша Бобров разглядывал взрослых. Компанию ему составляла Ариша. В этот день стояла невыносимая жара, и все ощущали вялость и апатию, однако репетировали сцену из «Ромео и Джульетты».
Миша наблюдал, как его отец, произнося свою реплику, сделал две ошибки и дяде Сергею пришлось его поправить. Все это, должно быть, были какие-то пустяки, ведь дядя Сергей рассмеялся. А отец заметно покраснел.
– Прекрасные стихи, Сережа, – сказала его тетя Ольга. – Но на сегодня довольно. Я уже падаю с ног.
– Поставь-ка самовар! – велел Сергей Арише. – Мы хотим чаю!
Когда девица ушла в дом, маленький Миша подошел к дяде Сергею. Ему тоже было очень жарко. «Может быть, – подумал он, – если все мы сядем, дядя Сергей расскажет нам какую-нибудь историю».
– Ну что, медвежонок? – спросил его дядя. – Чем нам тебя порадовать?
И Миша не стал возражать, когда Сергей взъерошил ему волосы.
Но в эту минуту к Мише обернулся отец.
Это был ничтожный случай, однако, подобно быстро исчезающей зарнице на горизонте, предвещающей приближение летней грозы, он сулил грозную бурю, и Ольге надо было бы об этом догадаться.
Алексей отрывистым тоном объявил:
– Я иду погулять!
Но никто не поспешил к нему присоединиться. Однако затем он обернулся к своему маленькому сыну, который – так совпало – в этот миг стоял рядом с Сергеем, и спросил:
– Ну, Миша, пойдешь со мной?
Такая малость, просто вздор. Ребенок поднял глаза на Сергея и помедлил. Вот и все. Но этого было довольно. Ольга заметила, как Алексей вздрогнул, но тотчас же совладал с собой.
– Ты предпочитаешь общество дяди Сергея моему, – произнес он тихо, но с горечью.
Мальчик, почувствовав, что совершил неловкость, смутился и покраснел.
– Нет-нет, – самым серьезным тоном заверил он, а потом добавил: – Вы же мой папа́. – И с этими словами подошел к Алексею.
Алексей отвернулся, и оба они зашагали прочь, но Ольга заметила, что он не взял мальчика за руку, и, вспомнив, что вскоре Алексею предстоит идти на войну с турками, пожалела их обоих.
