Это было возмутительно. А потом, она не могла поверить, что многие неприступные дамы решились на адюльтер с Сергеем.
– Неужели Марья Ивановна, воплощенная добродетель, не устояла перед тобой?
– Клянусь.
И он в весьма красочных деталях описал, как именно отдалась ему Марья Ивановна. Ольга не выдержала, громко рассмеялась и долго не могла остановиться.
– Уж и не знаю, что нам с тобой делать, Сережа, – вздохнула она.
Дни шли, спокойные и безмятежные, и только две вещи волновали Сергея Боброва. Ни об одной из них он не мог упомянуть в разговоре с близкими.
Во-первых, его тревожил случай, сам по себе незначительный, который произошел за день до его отъезда из Москвы. Он как раз шел по улице со своим лакеем, молодым крепостным из Русского, когда заметил нечто совершенно неожиданное, заставшее его врасплох, и у него невольно, прежде чем он успел опомниться, вырвалось несколько неосторожных слов, которые могли иметь самые серьезные последствия для других. Он не знал наверняка, насколько его лакей уловил смысл сказанного, но тотчас же строго приказал: «Что бы ты сейчас от меня ни услышал, держи язык за зубами, а не то будет тебе взбучка. Понятно?» После этого он дал лакею денег.
Он внимательно следил за этим малым с тех пор, как они вернулись в Русское, и, насколько он мог судить, тот никому не проболтался. Спустя неделю Сергей и думать забыл об этом происшествии.
Однако его угнетало еще что-то, от чего не так-то просто было мысленно отрешиться. День за днем он только об этом и думал, вдруг ощутив собственную беспомощность.
Замысел этот показался вполне безобидным. Даже Алексей не стал возражать, когда на второй неделе своей ссылки Сергей предложил поставить от скуки какую-нибудь пьесу. В библиотеке он нашел французские переводы Шекспира. «Мы с Ильей переведем несколько сцен на русский, – объявил он, – а потом представим их на сцене». В конце концов, так они смогут хоть чем-то себя занять.
Так почему же тогда Ольгу стали томить сомнения? Она и сама толком не знала. Поначалу любительский театр только радовал ее, сделав два приятных сюрприза. Одним из этих сюрпризов стало участие в нем Ильи.
По правде говоря, она никогда не испытывала особого уважения к самому старшему из своих братьев. Она помнила, как пять лет тому назад все надеялись, что, предприняв путешествие по Европе, он поправит здоровье и обретет несвойственную ему прежде энергию и вдохновение. Действительно, побывав во Франции, Германии и Италии, он вернулся похудевшим и даже целеустремленным. Он добился важного поста в Санкт-Петербурге и, казалось, может сделать карьеру. Но потом, прослужив всего год, он разочаровался в избранном поприще: ушел в отставку, уехал из столицы и вернулся в Русское. К чести его, надобно сказать, что он попытался было поучаствовать в делах уездных, но вскоре махнул рукой – настолько его повергли в уныние косность и неизбывный консерватизм провинциальной жизни и грубость и невоспитанность соседей-помещиков. Его охватило некое подобие апатии и душевной летаргии. И вот он опять стал жить с матерью, только и делал, что с утра до вечера читал, и почти никогда не вставал с постели до полудня – то есть вел себя как прежде, когда она была маленькой девочкой.
Но теперь она не узнавала Илью – такого восторга и энтузиазма он преисполнился. Они с Сергеем не прерывали работы часами. Умиротворение сменилось на его лице выражением яростной сосредоточенности, почти одержимости. Он даже стал вперевалочку расхаживать по комнате, возбужденно размахивая руками, а Сергей тем временем записывал под его диктовку. «Он переводит, а я довожу до блеска, – пояснял Сергей. – И знаете, переводит он мастерски», – добавлял он. И Ольга впервые в жизни стала подозревать, какие таланты зарыл в землю бедный Илья.
Представление пьесы началось весело и беззаботно. Долгими теплыми вечерами, когда медленно удлинялись тени, а из палисадника долетал тонкий, слабый аромат сирени, они собирались возле липы перед домом и репетировали свои роли. Для начала они попытались поставить несколько сцен из «Гамлета», причем заглавную роль исполнял Сергей, а Офелию играла Ольга. К ним присоединилась Татьяна, Алексей согласился изображать коварного дядю, Карпенко и Пинегин поделили остальные роли: офицер отличался точностью и сдержанностью исполнения, а малоросс показал всем веселого призрака.
– А я кем буду? – вопрошал маленький Миша.
– Ты будешь медведем! – пообещал ему Сергей. А когда Ольга чуть слышно возразила, что в «Гамлете» нет медведя, он прошептал в ответ:
– Но Миша этого не знает, – и, помолчав, лукаво добавил: – Да и Алексей тоже, если уж мы об этом заговорили.
И Ольга захихикала и долго не могла остановиться.
Второе открытие удивило Ольгу еще сильнее. Оно было связано с Сергеем. Они играли сцену, в которой Гамлет и Офелия беседуют во дворце. Затем, внимательно прослушав и другие сцены, она внезапно осознала нечто важное. Дело в том, что если Шекспира переводил Илья, то перелагал его русскими стихами именно Сергей.
И это выходило у него великолепно, столь чудесно, столь проникновенно, что у нее просто не находилось слов. Кроме того, она заметила, как меняется голос Сергея, когда он читает стихи, делаясь мягким и звучным.
Она помнила шаловливого мальчика, друга своего детства; она знала повесу и волокиту, который умел ее рассмешить. Но вот перед нею внезапно явился другой Сергей, таившийся под маской поверхностного сердцееда и кутилы, и оказалось, что ему свойственны поэтичность и глубина натуры. К своему собственному удивлению, она была тронута и, преисполнившись к нему прежде неведомого уважения, произнесла: «Сережа, тебе надобно писать. У тебя истинный талант».
Все портил Алексей.
В том не было его вины. Играл он, хотя и холодно, излишне церемонно и чопорно, но сносно; беда заключалась в его манере говорить. Ведь если Илья и Сергей, будучи хорошо образованными людьми, говорили и по-французски, и по-русски с изяществом и благородной простотой, то бедный Алексей, который никогда не блистал в науках и вступил в полк едва ли не отроком, научился французскому у третьеразрядных преподавателей, а русскому – у домашних крепостных. Результат его усилий довольно недоброжелательно, но точно описал Сергей, резюмировав: «По-французски он говорит как провинциал, а по-русски – как лакей». Столь странная особенность в те годы нередко встречалась среди людей его класса. В обычной беседе она не так уж бросалась в глаза, но сейчас, читая со сцены чудесные стихи Сергея, он часто неловко запинался, и Сергей со смехом волей-неволей поправлял его, чтобы сохранить хотя бы стихотворный размер. «Для простого солдата я говорю недурно», – огрызнулся Алексей, однако Ольга заметила, что он смутился.
Тем не менее они вполне успешно представили «Гамлета» и решили в следующий раз попытать счастья с несколькими сценами из «Ромео и Джульетты». «А там, – лукаво заметил Сергей, – разумеется, есть медведь».
Как раз в тот день, когда Сергей и Илья были заняты переводом, Ольга решила после полудня отправиться с Карпенко и Пинегиным на прогулку, выбрав один из любимых своих маршрутов.
