«Я веду дела в его отсутствие, – сказала Татьяна дочери, – но он запрещает мне любые нововведения и усовершенствования. И разумеется, – призналась она, – теперь, когда Сувориных нет, доходы от имения упали».
Два года тому назад из Сибири пришла весть, что Иван Суворин умер. О Савве же по-прежнему не было ни слуху ни духу. Ольга с грустью замечала, как постепенно, едва уловимо дряхлеет и ветшает ее старый дом, но не слишком-то беспокоилась. В конце концов, леса у них оставалось еще много и Алексей мог продать немало рощ и дубрав, прежде чем у него начнутся серьезные неприятности.
Единственную деталь, которую она задним числом могла истолковать как намек на чувства Пинегина к ней, она заметила однажды утром, когда, собираясь прогуляться по лесу, небрежно спросила, не хочет ли он к ней присоединиться.
– С радостью, – отвечал он, – боюсь только, что общество простого солдата может иногда вам и наскучить.
И просто из любезности она ответила с искренней улыбкой:
– Нисколько, Федор Петрович. На самом деле вы очень и очень меня занимаете.
К своему великому удивлению, она словно бы различила на его щеках слабую тень румянца. Однако, испытав в тот миг почти бессознательное чувство удовлетворения, она более об этом не думала.
Один из достойных, хотя и скучноватых обычаев, которых неукоснительно придерживался Алексей, заключался в том, чтобы, подобно своей матери и крестьянам, по воскресеньям ходить в церковь; и хотя он никогда не обсуждал это с домашними, давал понять, что ожидает от каждого из них соблюдения этого правила. Впрочем, он посещал не деревенскую маленькую деревянную церковь, куда раз в неделю приезжал служить священник, а старинную каменную в Русском, располагавшуюся возле рыночной площади.
«Я бы пошел, – ворчал Илья, – если бы не этот поп, чтоб его!»
Надобно сказать, что поп из Русского действительно не вызывал симпатии. Если русские монастыри в описываемое время и вправду переживали духовное возрождение, о белом духовенстве сказать этого было нельзя. На священническое сословие глядели с пренебрежением, ибо считали его стоящим весьма низко на социальной лестнице, а зачастую и не подающим пример нравственности, и поп в Русском едва ли мог своим поведением добавить уважения к священническому сословию. Это был высокий, тучный человек с рыжими волосами и с целым выводком попят, которые, по слухам, воровали еду на местном рынке. Сам поп никогда не упускал случая разжиться провизией или деньгами. Однако каждое воскресенье Алексей настаивал, что должен выстоять долгую церковную службу и затем получить благословение, которое этот крупный, полный человек давал, осеняя его крестным знамением; естественно, Ольга сопровождала брата на службу.
Однажды в воскресенье, возвращаясь от обедни, когда Ольга и Алексей шли по рыночной площади к своей коляске, брат обернулся к ней и заметил:
– Конечно, у Пинегина нет ни гроша, но, если ты хочешь за него выйти, я не буду возражать.
«Выйти за него?» Ольга изумленно воззрилась на брата:
– Что это взбрело тебе в голову?
– Ты, кажется, проводишь много времени в его обществе. Уверен, он думает, что ты им увлечена.
– Он сам это тебе сказал?
– Нет, но я уверен.
Неужели она его как-то поощряла? Нет, она так не думала.
– Я об этом и не помышляла, – честно сказала она.
Он кивнул:
– Что ж, ты вдова, и ты богата. Можешь поступать, как тебе вздумается. Но будь осторожна. – А потом добавил, удивив ее еще сильнее: – Впрочем, не играй с Пинегиным. Он человек очень опасный.
Она гадала, что это значит, но Алексей не произнес более ни слова.
Поэтому на следующей неделе она вела себя очень осторожно. Она не пыталась от него отдалиться, чтобы не показаться грубой. Но теперь она несколько раз выходила на прогулку в одиночестве или, если отправлялась побродить по лесам вместе с Пинегиным, брала с собой также мать или Алексея. Все это время она втайне следила за сдержанным, немногословным офицером и пыталась понять, чем же он так опасен.
Как-то вечером, в начале июня, всей семьей сидя за чаем на веранде, они заметили что-то, напоминающее приближение маленького смерча. Смерч этот двигался вдоль дороги, затем исчез за деревьями, а потом вновь вынырнул у ворот небольшого парка. «Боже мой, – воскликнул Илья, – это же тройка!»
Не существовало более благородного средства передвижения. Никто не знал точно, когда именно началась эта мода – по слухам, она пришла из Венгрии, – но если молодой дворянин теперь хотел произвести впечатление, то искал самого ловкого кучера, какого только мог найти, и запрягал тройку.
В центре, между дышлами, под ярко раскрашенной дугой, помещался коренник, который бежал рысью. По обеим сторонам от него запрягались две пристяжные, развернутые от коренника наружу, которые шли галопом, – одна неистово, безудержно, другая игриво, кокетливо. Управление тройкой требовало от кучера немалого умения, тройка не выходила из моды и считалась верхом элегантности. Именно такая аристократическая упряжка сейчас, в облаке пыли, и взлетала вверх по холму им навстречу.
Когда она приблизилась к дому, они различила двоих седоков; однако, как ни странно, удалой кучер, с веселым возгласом спрыгнувший с козел, показался им знакомым; увидев его, Алексей пробормотал:
– Черт побери, это еще что такое?
Это был Сергей. А подойдя ближе и по русскому обычаю троекратно облобызав всех своих близких, он радостно провозгласил:
– Здравствуй, Ольга. Здравствуйте, мама́. Здравствуй, Алексей. Меня отправили в ссылку.
Он был обречен попасть в беду – рано или поздно. А в эти дни, как напомнила Алексею Ольга, достаточно было ничтожного повода, чтобы навлечь на себя гнев властей.
Надобно знать, что одним из первых деяний царя Николая, призванных обеспечить порядок в его империи, стало учреждение нового жандармского управления, так называемого Третьего отделения, главой которого он назначил одного из своих доверенных друзей, грозного графа Александра Бенкендорфа. Задачи перед Бенкендорфом стояли несложные. Царь, радея о благе подданных, в должное время подумает, не провести ли реформы, а пока полагалось ждать столько, сколько он сочтет нужным, и ни в коем случае не допустить еще одного восстания, подобного выступлению декабристов. Бенкендорф серьезно относился к своим обязанностям. Его жандармы, облаченные в голубые мундиры, казалось, уже наводнили всю Россию. А особенно пристально Третье отделение следило за восторженными молодыми дворянами, не испытывающими должного уважения к власти, то есть за людьми вроде Сергея.
На самом деле все началось с Пушкина, героя его детских лет. Пушкин приобретал немалую известность. Несколько его первых блестящих поэм уже были опубликованы. А из-за оды «Вольность» и других крамольных, с точки зрения властей, стихотворений у него уже при Александре начались неприятности с властями – вплоть до ссылки. Николай взял на себя личную цензуру произведений Пушкина. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Сергей, страстно желая обрести известность, подобно своему кумиру, поспешил опубликовать собственное скандальное сочинение.
