Но более всего приводило Сергея в восторг новое положение, которое теперь заняла Россия. Она более не считалась варварским азиатским царством, отрезанным от западного мира, отсталой ученицей голландских и немецких авантюристов, англичан и французов. На Венском конгрессе ведущую роль играл русский царь. Более того, Россия заявила о своей особой миссии.
Царь, русский царь, обращаясь к европейским правительствам, призвал положить конец этим ужасным войнам и кровавым революциям. По его вдохновенному слову европейские державы должны были объединиться, сплотившись в новом, всеобщем братстве, основанном единственно на христианском милосердии.
Так возник знаменитый Священный союз. На Венском конгрессе был принят акт Священного союза, заключенного Австрией, Пруссией и Россией, – по любым меркам, удивительный документ. Россия даже предлагала создать единую европейскую армию – первые международные миротворческие вооруженные силы – для охраны этого всеобщего порядка.
Безусловно, подобные возвышенные замыслы были известны истории и прежде, в дни Римской империи или средневековой церкви, однако Священный союз с его мистическим языком, в сущности, был глубоко русским по своей природе. И если двуличные, неискренние дипломаты Запада подписали этот акт с циничной усмешкой, а прагматичные британцы и вовсе отказались подписывать, то всякий русский осознал, что Запад развращен и порочен. Простодушный, прямой, сострадательный и страстный, Священный союз, казалось бы, воплощал в себе лучшие качества русского человека. Неудивительно, что юный лицеист Сергей Бобров ощущал восторг, плавно переходящий в эйфорию.
Вдали, под серебристо-серым небом, уже показался Санкт-Петербург, когда Сергей переменил лошадь на почтовой станции, а когда он въехал в столицу, ясное, холодное утро уже вступило в свои права.
Смольный институт благородных девиц, основанный при Смольном монастыре, находился примерно в четырех с половиной верстах от Зимнего дворца, там, где Нева делала изгиб, поворачивая к югу. Поскольку у него не было надобности спешить, Сергей решил неторопливо проехать по набережной, отделанной розовым гранитом, мимо великолепного памятника Петру I – Медного всадника, старинного Адмиралтейства и царского дворца. Адмиралтейство, хотя в нем по-прежнему располагались корабельные верфи, как раз перестраивали в строгом неоклассическом стиле, увенчав его здание высоким золотым шпилем, который словно вторил изящной золотой игле Петропавловского собора за рекой. У Сергея вырвался счастливый вздох. Как прекрасно было в Санкт-Петербурге!
Однако у его восторга была и другая причина.
Ведь в Северной столице, Санкт-Петербурге, в апреле начинался ледоход. Хотя бо́льшую часть снега и грязи уже убрали с серых улиц, в центре города до сих пор виднелась огромная белая лента замерзшей Невы, и именно в эти дни лед на ней начинал таять. Проложенные по Неве дороги разобрали. Вскоре, до того как двинутся невские льды, такая же участь постигнет и понтонные мосты. А сегодня, скача вдоль набережной, юноша мог разглядеть глубокие трещины на ледяной поверхности Невы, и время от времени, когда откалывалась очередная крупная льдина, слышался громкий треск, напоминающий ружейный выстрел. Как восхитительно было этим прохладным, сырым утром: напоенный влагой воздух остужал разгоряченное лицо, и Сергей всем сердцем ощущал, что здесь, в необозримом северном мире, по-своему снова зарождается вечная, непобедимая жизнь. Всадник скакал вдоль Невы, юный и восторженный, и сердце его взволнованно трепетало.
Трепет восторга не оставил его и тогда, когда он доскакал до длинной, сплошной стены Смольного монастыря.
В своем послании он точно объяснил Ольге, куда и когда она должна прийти. Сам Пушкин поведал ему о маленьком оконце в стене, через которое можно было пробраться незамеченным. И да, вот оно, на высоте примерно четырех аршинов над землей. Поэтому Сергей, оставив лошадь на постоялом дворе, отправился в условленное место, стараясь не вызывать подозрений, и стал ждать. Он прождал час. И тут наконец оконце приоткрылось.
Ее могли хватиться только через два часа. Они сидели в крохотной беленой комнатке, он обнимал ее за плечи, она время от времени опускала голову ему на грудь, и брат с сестрой тихо говорили, не сводя друг с друга глаз.
Как он любил ее! Она была изящна и стройна, хотя ее длинные, элегантные руки и ноги, тонкие кисти с сужающимися к концу пальцами отнюдь не свидетельствовали о слабости. Из всех Бобровых она больше всего походила на Алексея. Доля восточной крови читалась в чертах у обоих: оба они унаследовали от далеких тюркских предков и длинный точеный нос, и рот, уголки которого по временам опускались книзу с выражением легкой иронии, но если в лице Алексея явственно ощущалась жестокость, то в Ольгином – только утонченность и изысканность. Глаза у нее были темно-голубые, на мир они иногда поглядывали с удивлением, хотя внезапно могли заискриться неподдельной заразительной веселостью. А с какой благодарностью они сейчас взирали на него!
В Смольном институте она чувствовала себя несчастной, и неудивительно. Воспитанницы получали здесь исключительное, ни с чем не сравнимое образование. Юных барышень обучали не только вышиванию, танцам и кулинарии, как можно было бы ожидать, но и иностранным языкам, географии, математике, физике, и подобная прогрессивная система образования весьма удивляла даже американцев, которым случалось здесь побывать. Но от воспитанниц в Смольном институте требовали железной дисциплины.
– Мы поем псалмы перед каждым завтраком, обедом и ужином, – с грустью произнесла Ольга и, покачав головой, добавила: – Это какой-то монастырь.
Ведь с осени до конца весны, когда завершался школьный год, воспитанницы буквально были заперты на территории своего учебного заведения.
– Я здесь всех ненавижу, даже других девочек, – прошептала она.
Сергей понимал, что более всего угнетало Ольгу одиночество. Он нежно прижал сестру к себе, так что ее длинные каштановые кудри упали ему на руку, и дал ей выговориться, почти час не перебивая, пока наконец она не приободрилась и даже не рассмеялась. Затем, прильнув к нему, она прошептала:
– Ну, хватит о моей скучной жизни, Сережа. Поговори со мной. Расскажи мне, что происходит в мире.
Он так гордился тем, что она относится к нему с уважением и безгранично ему доверяет. А поскольку сам он вечно увлекался всевозможными фантазиями и широкими замыслами, то уже совсем скоро стал взволнованно делиться с нею своими надеждами на будущее.
– Царь создаст новую Россию, – уверял он ее. – Крепостничество уходит в прошлое. Он даст нам конституцию. Посмотри, что он уже сделал в остзейских губерниях и в Польше. Это наше будущее.
Ведь царь Александр не только отменил крепостное право в Литве и в остзейских губерниях, он еще и удивил всех, даровав недавно включенному в состав России царству Польскому весьма либеральную конституцию, которая предусматривала почти полное отсутствие цензуры, представительное собрание – сейм – и выборы для широких слоев населения.
– И это только начало, – убеждал сестру Сергей. – Когда сама Россия получит конституцию, мы уподобимся Британии или даже Америке!
