– Ты не насытился?
Он смотрел на нее сверху вниз, его губы разомкнулись в улыбке.
– О, я вижу. – Она протянула к нему руки. – Иди же ко мне.
Да, решил он. Конечно он может.
Но едва он нежно начал это второе, позднее соитие, как, к его великому удивлению, между ним и бледным телом его любовницы возник иной образ, еще более бледный, словно разъединяя их.
Ему вновь явилась старая графиня. На этот раз она молчала и ее белое лицо было так неподвижно, что казалось, будто она спит, – вот только глаза были широко открыты и продолжали смотреть. Как ни пытался он избавиться от наваждения, она вклинилась между ними, холодно глядя на него и словно говоря: «Видишь, я сплю с открытыми глазами».
Это была какая-то нелепость. Он пытался не обращать на нее внимания, но из этого ничего не вышло. Видение не рассеивалось. Неужели она и правда спит с открытыми глазами? Пока тело продолжало медленно, несколько рассеянно двигаться, его мысли все крутились вокруг этой фразы. Спит ли она сейчас? Или возможно, думает о нем, вперяя взор в пустоту, подобно римской статуе? Вероятно, дело было в сновидении или в их вечернем разговоре, но с каждым мгновением этот вопрос казался все более и более важным.
Внезапно Александр остановился и медленно высвободился из объятий Аделаиды.
– Что такое?
– Я должен идти.
– Куда?
– Мне нужно увидеть ее. Старуху.
– Графиню Турову? Ты сошел с ума. Она же спит.
– Я должен увидеть ее спящей. Мне необходимо знать.
– Знать что?
– Спит ли она с открытыми глазами.
Аделаида села и внимательно посмотрела на него:
– Ты серьезно?
– Да. Все в порядке. Я знаю дорогу.
– Ты намерен пройти в центральную часть дома, в ее спальню? – Она покачала головой, не зная еще, сердиться или забавляться подобными чудачествами. – Ты выбрал не самый подходящий момент, чтобы пускаться в такую экспедицию, – заметила она.
– Знаю. Прости. Хочешь пойти со мной?
Она вновь откинулась на постель, прижав руку ко лбу.
– Mon Dieu! Нет.
– Я скоро.
Он не стал одеваться полностью, но, думая, что в коридоре может быть холодно, накинул пальто. Затем как был, в одних чулках, двинулся по темному проходу и, открыв дверь, оказался в центральной части здания.
Кругом было тихо. Рядом с роскошной мраморной лестницей тускло горела единственная лампа, но в углах и коридорах царил мрак. Внизу около парадных дверей спал на скамейке старый лакей; Александр слышал, как он храпит. Верхний этаж, как и предполагал Александр, был пуст, за исключением комнаты графини и каморки напротив, где спала старая служанка, на тот случай если графине понадобится что-нибудь ночью.
Свет ему был не нужен. Александр знал дом достаточно хорошо. Тихо, лишь дважды чуть скрипнув половицами, он поднялся по деревянной лестнице, которая вела в комнату графини. Наверху была небольшая площадка. Справа через открытую дверь доносилось мерное тяжелое дыхание служанки. Слева дверь более просторной комнаты была чуть притворена. Виден был свет, но не доносилось ни звука. Александр неслышно подошел к двери и заглянул в щелку.
На крашеном деревянном столе он увидел большой серебряный канделябр с тремя свечами. От свечей уже мало что осталось, но горели они по-прежнему ярко. Александр разглядел картины на стене и край зеркала в золоченой раме, но кровать была скрыта от глаз. Так, в нерешительности, стоял он некоторое время. Если она не спит, а он откроет дверь, она сразу это заметит. Она закричит, все в доме проснутся, и как ему тогда объясняться? Он напряг слух, надеясь уловить ее дыхание, но тщетно.
Разумеется, она не может бодрствовать в такой час. Кроме того, зайдя так далеко, он теперь не хотел отступать. Очень осторожно начал он толкать дверь. Она скрипнула. Он замер, прислушался с колотящимся сердцем: по-прежнему ни звука; он вновь толкнул дверь. На этот раз она широко распахнулась, и он вошел в комнату.
Ее кровать стояла справа. Это было массивное сооружение с четырьмя резными столбиками и украшенным фестонами балдахином из тяжелого шелка. В середине этой огромной кровати, обложенная подушками, почти прямо сидела графиня Турова. Ее волосы были распущены. Разделенные пробором посередине, они свободно свисали по плечам, собранные концы были перевязаны голубыми лентами. Подбородок утопал в кружевах, которыми была отделана ее ночная сорочка, а рот оставался чуть приоткрыт.
И, повернувшись, Александр обнаружил, что смотрит прямо в ее открытые глаза.
Он застыл на месте, ожидая, что она заговорит. Как он объяснит ей свое появление? Будет ли она кричать, придет ли в ярость? Ее лицо ничего не выражало. Можно было заметить, что она едва дышит ртом, но ее взгляд словно упирался в некую точку где-то над его головой. На какие-то полминуты они оба замерли в тишине, и во всей комнате двигались только капли теплого воска, стекавшие по свечам. Затем ее губы сухо причмокнули, раздался один тихий всхрап. И только тут Александр окончательно понял: «Бог ты мой, это же правда. Она спит с открытыми глазами».
Он знал, что пора было уходить. Все, что хотел, он выяснил. Но почему-то не мог заставить себя двинуться с места. Он огляделся вокруг. В углу еще один маленький бюст Вольтера, на столе несколько книг, рядом стул. Но в целом комната была обставлена гораздо скромнее, чем он ожидал. На полу лежал лишь один тонкий ковер. Пока он тихо шел по комнате, ее взгляд оставался недвижимым. Он встал у изножья кровати и принялся ее разглядывать. Что ему теперь делать? Без всякой причины он отвесил ей глубокий поклон. Глаза не шевельнулись. Он усмехнулся и снова поклонился.
Что он сейчас чувствовал? Ненавидел ли ее за то, как она с ним обошлась? Вовсе нет. Она всегда была несговорчивой и чудаковатой. Вместо этого он вдруг ощутил облегчение и задор оттого, что мог стоять перед ней вот так, впервые – без страха. И правда, думал он, чудесно бодрствовать, когда рядом кто-то спит. Это дает ощущение безграничной власти. Он подошел и рассеянно посмотрел на лежавшие на столе книги. Несколько французских пьес, псалтырь, журналы. В одном, как он заметил, была статья вольнодумца Радищева; но когда Александр взглянул на другие, он удивленно улыбнулся. Во всех номерах были его статьи! Те самые анонимные статьи, дерзкие эссе, в которых он позволял себе весьма рискованные рассуждения о демократии и крепостничестве, – предмет его гордости. Он открыл журналы. В его статьях было множество подчеркиваний и кратких комментариев внизу, сделанных рукой графини. Так, значит, ей правда было интересно. Возможно, он все же мог рассчитывать на ее благосклонность?
Переворачивая страницы, он время от времени посматривал на нее. Неужели она моргнула? Как странно: он даже не боялся больше. «Я мог бы сидеть здесь, обсуждая с ней мои статьи», – с удовольствием подумал он.
Наконец Александр поднялся, словно в знак признательности за эту любопытную интермедию, дарованную ему Провидением, он сделал перед старухой несколько танцевальных па. Затем торжественно поклонился ей и удалился. Он отправился в обратный путь по огромному дому, где никого не потревожил.
