Весь тот год невинная девица убеждала отца дать согласие на их брак. С течением недель и месяцев, глубже и глубже увязая в финансовых трудностях, Бобров все крепче связывал себя обязательствами. «Если все пойдет не так, как я планирую, я не могу позволить себе потерять ее». Боброва все больше страшила мысль, что ее отец узнает правду о его долгах и откажет ему самым решительным образом. «Тогда я останусь на бобах», – вздыхал он. День за днем он тянул время: и теперь, в решающий момент, получил от нее это в высшей степени необычное письмо.
Оно было весьма прямолинейным. Татьяна пеняла ему за то, что вот уже три недели, как он ее избегает. У ее отца на примете другие претенденты. И заканчивала девица твердо:
Завтра вечером я спрошу отца, есть ли известия от тебя. Если нет, то и я не хочу больше ни видеть тебя, ни слышать.
По меркам той эпохи письмо было совершенно поразительным. Чтобы девушка осмелилась напрямую обратиться к мужчине, нарушив все правила этикета! Ему с трудом верилось, что она на это способна. Александр и сам не знал, как отнестись к такой отваге: осуждать или же восхищаться. Но одно он понимал ясно: от своих слов она не отступится.
Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. А что, если он сдастся? Так уж ли это ужасно? С ее деньгами он сможет сохранить прекрасный дом в Петербурге и свои поместья. Останется богатым, уважаемым человеком, ему не придется больше рисковать. Люди скажут, что он прекрасно устроился. «Время выйти из-за карточного стола, пока я в выигрыше».
Так почему же он колебался? Почему не хватался за эту спасительную соломинку, протянутую ему судьбой? Он открыл глаза и стал вглядываться в зимнюю тьму за окном. Оставалась единственная возможность в последний раз бросить кости. Старуха.
Он вздохнул. Это был страшный риск. Даже если он добьется желаемого, она всегда может передумать. И тогда он потеряет все – деньги, репутацию, даже возможность подняться вновь. «Я стану нищим, – понял он. – И все же…»
Еще несколько минут игрок Александр Бобров просидел за столом, оценивая шансы. Наконец он выпрямился с едва заметной мрачной улыбкой на губах. Он решился.
«Сегодня же вечером поеду и спрошу старуху», – решил он.
Потому что Бобров-игрок вел тайную партию, ставки в которой были больше состояния Татьяны.
Он играл на весь Петербург.
Санкт-Петербург – воистину, это было чудо. Расположенная на одной широте с Гренландией и Аляской, на без малого двадцать сотен верст севернее Бостона, находящаяся ближе к полярному кругу, чем к Лондону или Берлину, русская столица была второй Венецией. Какой прекрасной представала она в своей строгости, раскинувшаяся по широким невским берегам там, где треугольник Васильевского острова делил Неву на два рукава неподалеку от устья. Его вершина, словно острие стрелы, была направлена вглубь материка, а широкое основание в устье защищало город от грозных штормов.
Для Боброва не было большей радости, чем проплыть на корабле с запада по длинному широкому Финскому заливу, пройти мимо буев в узкий канал вокруг острова и оказаться в устье реки, которое лежало перед ним, словно огромная тихая лагуна.
Разве во всей Северной Европе можно было найти вид красивее? В середину водного потока врезалась Стрелка, мыс на восточной оконечности острова, с домами и складами, похожими на миниатюрные классические храмы. Слева, на северной стороне, виднелась старая Петропавловская крепость, стоявшая на отдельном островке. Теперь там возвышался великолепный собор, построенный Трезини и украшенный Растрелли. Его шпиль, подобный золотой игле, поблескивал, вздымаясь на немыслимую высоту и словно соединяя линию города, раскинувшегося внизу у воды, с бескрайним открытым небом.
А справа, на южном берегу, виднелись здания петровского Адмиралтейства, барочные и классические фасады Зимнего дворца и Эрмитажа. Каким спокойным, безмятежным казался город: далекие, оштукатуренные фасады, выкрашенные в желтые, розовые и коричневые цвета, мягко оттеняли широкие серые воды.
«Идеальный город, – порой вздыхал Бобров, – который может быть и мужественным, и женственным».
Град Петра: он сам распланировал его. И словно для того, чтобы напомнить о военном и морском происхождении Северной столицы, три широких проспекта – самым большим из которых был знаменитый Невский, – расходившиеся от центральной точки южного берега, вели не к дворцу, а к Адмиралтейству. Но топография города, его мягкие линии внушали мысли о женском начале. Удивительно, что со времени смерти Петра городом правили почти исключительно женщины.
Вначале вдова Петра, затем его племянница, императрица Анна, потом двадцатилетняя дочь Петра Елизавета. Все наследники мужского пола либо умирали, либо были низложены в течение каких-нибудь месяцев.
Родился Бобров еще во времена правления императрицы Елизаветы. Он вспоминал ту эпоху с улыбкой: годы пышности и расточительности. Говорили, что у императрицы было пятнадцать тысяч платьев и что даже ее французская модистка перестала давать ей в долг! И все же у нее был талант: она построила Зимний дворец; в числе ее многочисленных любовников были такие выдающиеся люди, как Шувалов, основавший Московский университет, или страстный любитель музыки Разумовский – люди, чьи имена не только возвестили наступление великой эпохи в России, но и могли бы украсить и европейскую культуру. Санкт-Петербург стал космополитичным городом, теперь здесь брали пример с блистательного французского двора.
А затем наступил нынешний «золотой век».
Санкт-Петербург: город Екатерины. Кто бы мог подумать, что никому не известная принцесса из маленького немецкого княжества станет единовластной правительницей России? Она прибыла в страну в качестве милой безобидной женушки Петра, наследника престола и племянника Елизаветы, такой и осталась бы ее роль, если бы муж не оказался столь неуравновешенным. Хотя он и был внуком Петра Великого, молодой человек вырос немцем до мозга костей. Его кумиром был король Пруссии Фридрих Великий. Он обожал муштровать солдат. Ненавидел Россию и не скрывал этого. А к своей бедной многострадальной жене и вовсе не проявлял ни малейшего интереса.
Что за поразительный контраст они составляли: неистовый юнец и тихая вдумчивая молодая женщина; наследник, который ненавидел доставшееся наследство, и иностранная принцесса, принявшая православие и охотно выучившая русский. Хотя она родила наследника престола, Петр вскоре окончательно охладел к ней, завел любовницу и, в сущности, толкнул свою жену искать утешения на стороне. Неужели он не понимал, что творит? Бобров был склонен думать, что дело обстояло именно так. Как бы то ни было, когда этот непонятный и неприятный молодой человек, оказавшийся на русском троне, был свергнут и убит гвардейцами, которых возглавил любовник Екатерины, – как и очень многие, Александр Бобров вздохнул с облегчением.
И кто же должен был сменить это чудовище? Кто подходил для этого лучше, чем его популярная молодая жена, мать наследника, влюбленная во все русское. Так, благодаря счастливому повороту судьбы, началось славное правление Екатерины II.
