До Андрея донеслись крики, раздавшиеся у ворот. Отряд входил в деревню.
Он глянул на Павло.
– Ну, кончать его надо, – буркнул он. И, вынув шпагу, погнал коня к церкви.
Пламя уже охватило одну из стен. Из подклети валил дым. Андрей видел, как втягиваются внутрь лестницы, слышал, как захлопываются тяжелые двери и со стуком задвигаются щеколды. Осталась лишь одна лестница, и к ней поспешал Даниил, тут Андрей настиг его.
Когда великан обернулся и увидел казака с поднятой саблей, на лице его не отразилось ни тени страха, только гнев и презрение. Выражение его лица почти не изменилось, даже когда казак застыл с открытым ртом и потом воскликнул:
– Господи, да это же Бык!
И пока двое мужчин смотрели друг на друга, наверху появилась бледная женщина, с криком указывавшая на что-то. Но когда Андрей повернулся в ту сторону, он вновь чуть не задохнулся от изумления, решив, что, должно быть, это все-таки сон.
Все плыло у Марьюшки перед глазами. Но наконец-то стало ясно, куда идти. Перед ней металось пламя.
Пламя. Словно огромная свеча. Такое родное, приветное. Ей так хотелось к нему.
Она шла к манящему огню, и к церкви, и к родителям. А отчего церковь шевелится? Она нахмурилась. Но продолжала идти.
А вот уже потрескивают угли, разливается тепло. Лестницу, найти лестницу. Ничего больше ей не нужно.
– Марьюшка! – Матушка ее кличет. Она улыбнулась и двинулась вперед. А то не батюшка ли, возле лестницы? Вестимо, он. Вот кто поможет ей взобраться наверх. Девочка с криком бросилась вперед.
– Марьюшка! – Мужской голос. Но не отцовский. Почему этот чужой человек на лошади зовет ее по имени? Зачем несется к ней огромный конь?
Внезапно она почувствовала: чьи-то руки подхватили ее. Она оказалась на огромном коне, ее держит чужак.
Зачем же ее увозят от родного огня, куда-то в темноту?
Имение Боброва в Грязном было полностью разрушено.
Точнее, была уничтожена главная его ценность – крестьяне.
Когда прибыли солдаты, все лестницы были подняты. Внутри, кинув последний гневный взгляд, скрылся какой-то богатырь, и дверь с грохотом захлопнулась.
С пламенем уже невозможно было справиться. Огонь охватил все строение.
Итак, Грязное перестало существовать. Настоятель успокоился. Власти были удовлетворены. Когда Никите Боброву доложили о случившемся, он изобразил удивление и ужас.
Андрей поступил разумно, спрятав Марьюшку. Никто не знал, что она уцелела. Вернувшись, он передал девчонку Никите.
Решение далось старому казаку нелегко. Это вне всяких сомнений была его внучка. Мало того что она была вылитая бабка, отчего Андрея бросило в дрожь узнавания. После всех событий того дня сирота попросила разрешение взять памятку о матушке. И когда солдаты ушли, они забрали из выморочной деревни Аринин браслет. Тот самый, который когда-то Андрей отдал старой Елене. Солдаты были так потрясены случившимся, что никому даже не пришло в голову разграбить Грязное.
Андрей разъяснил Марьюшке их родство и предложил забрать ее с собой, но девчушка была непреклонна.
– Я хочу к боярыне Евдокии, – плакала она.
Андрей понимал. Евдокия была единственной связью с погибшей семьей, ее единственным другом.
Он ни словом не обмолвился ей, что именно Никита Бобров и его сын послали его извести всю семью раскольничего попа, бывшего плотника.
Так и получилось, что в 1703 году маленькая Марьюшка вернулась в Москву, в дом Никиты Боброва.
Дед-казак оставил для нее немного денег, чтобы она могла чувствовать себя чуть свободнее, когда вырастет.
1710
Бледный, холодный весенний день.
Лед на Неве в Санкт-Петербурге вскрылся поздно. Порой его треск напоминал оружейную пальбу, таким громким он был. Потом пришла весна, самая холодная за несколько лет, так что и весной-то ее трудно было назвать. Ее сменило теплое пыльное лето, когда дни в этих северных широтах так длинны, что на долю так называемой ночи остается каких-то три бледных сумеречных часа, и на горизонте вновь загорается утренняя заря.
Все началось с неприступной и мрачной Петропавловской крепости. Затем по указу Петра начали возводить город.
Он строился на болоте. На сотнях саженей земли в грязь забивались деревянные сваи. Рылись каналы. Словно на этой Богом забытой земле Петр вознамерился создать новый, никому не нужный Амстердам.
Но вокруг простирались не богатые, осушенные земли Голландии, не плодородные поля, а скудные мерзлые топи; не пастбища, а дикие леса, из которых в поисках пищи забредали в город голодные волки.
Это было то самое место, куда три года назад привезли Марьюшку.
Она возненавидела эти болота.
Почему Петр решил построить здесь город? Что побудило царя сделать его новой столицей?
Вероятно, если бы Северная война велась успешнее, столицей России стал бы один из больших балтийских портов в тех областях, которые ныне зовутся Латвией, Эстонией и Литвой.
Но Северная война оказалась медленной и трудной, а Петр, как всегда, спешил.
Потому, вопреки всем советам, он настоял на строительстве города в этих негостеприимных землях.
С самого начала он негласно потребовал от своего окружения обзавестись домами в новой столице. В 1708 году он обязал весь старший офицерский состав поселиться в Санкт-Петербурге. Со следующего года жителей целых деревень стали насильно переселять в возводящийся город.
Появилась крепость с могучими каменными стенами. Ближе к морю, на другом берегу реки, поднялось Адмиралтейство – громадная укрепленная верфь с высоким деревянным шпилем в центре. Бесчисленные строения из кирпича и камня строились на болотистых берегах: здесь – церковь, там – дворец или товарный склад. В крепости и других местах без устали трудился великий Трезини из итальянской Швейцарии. Но большая часть города состояла из неприглядных бревенчатых изб и мазанок.
Было две основные проблемы: в заболоченных окрестностях не хватало годного для строительства леса и поблизости не было каменоломен. Все приходилось везти из других портов, иногда за сотни миль.
Так Петр начал строительство новой западной столицы.
Холодный весенний день в Санкт-Петербурге, Прокопий Бобров в тяжелом шерстяном плаще поверх военной формы торопливо шагал по грязной дороге вдоль Невы.
Сырой соленый ветер с моря гнал позади него речную воду, морозил и щипал покрасневшие уши.
Вокруг не было ни души. Но время от времени он оглядывался через плечо, хотя ветер тогда со всей силы бил ему в лицо, и, щурясь, всматривался в даль, словно моряк у мачты. Что-то едва уловимое в его поведение говорило, что ему неспокойно.
