В том же году, узнав о целой области на севере, населенной раскольниками, он разрешил им поклоняться Богу по-своему, если они будут производить необходимое количество железа для военных нужд государства. Но с течением времени гнев Петра все чаще обрушивался на приверженцев древнего благочестия; демонстрируя свое презрение, царь издавал законы, согласно которым раскольники могли молиться как пожелают, но должны платить двойной налог и носить на кафтане отличительный желтый знак.
Это была хоть и ущербная, но свобода – и некоторым ее вполне хватало. Но с иными из раскольников у Петра разговор был короткий. Потому что от всех без исключения царь требовал одного: безоговорочной верности и повиновения ему, самодержцу, и его государству. Но виданное ли дело повиноваться Антихристу?
Оставалось еще одно неизменное условие, которое они не выполняли.
– Как можем мы возносить молитвы о здравии этого государя? – объявил Даниил. – Не бывать тому. Или Богу молиться, или Антихристу угождать.
Марьюшка вместе с другими детьми из Русского рыбачила на монастырском берегу реки в то утро, когда умер настоятель. Вдруг у ворот засуетились монахи, кликнули работавших в поле послушников: что-то стряслось. Вскоре зазвонил монастырский колокол.
Смерть настоятеля никого не удивила, он дожил до весьма преклонных лет. Но все случилось чересчур внезапно, старец просто упал во время чтения, а потому и началась суматоха. Любопытные ребятишки бросились к монастырским воротам. Взрослым было не до них, но один послушник вскоре растолковал, в чем дело, и Марьюшка тут же побежала сообщить отцу.
Увидев, как Даниил посмотрел на Арину, она поняла: случилось что-то совсем худое.
Новый настоятель Марьюшке поначалу понравился. Немолодой, на шестом десятке, круглолицый, с очень светлыми голубыми глазами. Мог, бывало, остановиться, чтоб поговорить с ребятишками в Русском.
Но видимо, кому-то он не пришелся ко двору. После смерти старого настоятеля в монастырь нагрянуло священноначалие с проверкой. Увиденное их насторожило, выборы нового настоятеля отменили, и монахи, к своему великому огорчению, получили начальника из Владимира.
Он прибыл в начале мая. Уже через две недели сельцо Грязное вызвало у него какие-то сильные подозрения. Недели не прошло, как в монастырь приехали два человека и некоторое время беседовали с настоятелем наедине.
Как тепло всегда казалось Марьюшке в церкви!
Это было простое деревянное строение с небольшой восьмиугольной колокольней в центре. Деревянная лестница вела на крытое крыльцо у западных дверей, внизу, в подклети, стояла печка, у которой они грелись в зимние морозы.
Внутри церкви помещение было высоким и светлым, хотя колокольню скрывал деревянный потолок. Солнечные лучи проникали в открытые окна. Небольшой иконостас состоял из четырех рядов, и верхний пророческий чин был так высок, что устанавливали его, уж конечно, не люди, а ангелы небесные. Все иконы были писаны местными мастерами, некоторые весьма грубо; но в целом красноватые непропорциональные фигуры выглядели очень благожелательно.
Был теплый вечер раннего лета. Солнце мягко освещало лики святых около Царских врат. В наступающем сумраке перед потемневшими иконами горели свечи.
Все жители деревни собрались в храме, они молча стояли, а пылинки плясали в потоках солнечного света у них над головой. Порой, когда все собирались на молитву – длиннобородые мужики, бабы в наглухо повязанных платках, – ей казалось, что они словно бы существуют вне времени, их присутствие здесь было и предвестием, и одновременно воспоминанием, чем-то неуловимым, призрачным.
Это была ее семья: люди, с которыми, по воле Божьей, ей суждено жить до самой смерти. И потому она принадлежала им, а они ей в этом тихом и теплом единстве маленькой церкви.
Ее отец вел службу. Ей было девять годков, а он был патриарх, непреклонный и вечный, как пророк с иконостаса. Однажды он умрет, как помер поп Сила. И все же останется. И никогда ее не бросит. Она стояла рядом с матерью, певшей ответы на его возгласы. Как красиво и одновременно печально звучал ее голос!
Началась ектенья, и тут Марьюшка заметила двух незнакомцев, тихо вошедших в маленькую церковь. Другие головы тоже повернулись.
Она видела, как они поклонились и перекрестились двумя перстами, прежде чем почтительно стать сзади.
Отец тоже посмотрел на них. Она заметила: он на минуту замешкался, перед тем как начать молитву. Вскинул ввысь глаза, словно ища подсказки, и затем торжественно продолжил.
Она старалась сосредоточиться, пока он читал молитвы. Но не могла удержаться, чтобы не обернуться и не посмотреть, что делают чужаки. Казалось, ничего особенного.
Молился ли Даниил пламеннее, чем обычно? Слышалась ли этим тихим летним вечером какая-то особенная печаль и теплота в пении матери?
Когда Даниил поднял руку для последнего благословения, незнакомцы выступили вперед.
– Прекратить! – выкрикнул один.
– Здесь на царя и Церковь хула кладется, – объявил другой.
Медленно и спокойно Даниил закончил благословение. Затем, посмотрев на них сверху вниз, спросил:
– Что вам?
– Да ты, поп, двумя перстами крестишься, – выкрикнул первый.
Даниил ничего не ответил.
– Почто за государя российского, благочестивейшего царя Петра не молитесь? – рявкнул другой.
Даниил снова не обронил ни слова.
«Как же тятенька хорош! – думала Марьюшка. – Воистину, ровно сам Илия».
Никто из прихожан не шелохнулся.
– Ты пойдешь с нами, – сказал незнакомец Даниилу.
– Я останусь здесь.
Пришлые оглянулись и увидели с дюжину молчаливых бородатых мужиков. И поняли, что, возможно, на сей раз поп и прав.
– Посмотрим, как вы поспорите с царскими солдатами, – сказали они. – Уж они заставят вас молиться за царя.
Даниил медленно покачал головой.
– Царь и есть Антихрист, – просто сказал он.
Чужаки задохнулись от возмущения:
– Ты смеешь такое говорить?
Даниил твердо посмотрел на них. Слово сказано. Рано или поздно, а это должно было случиться. Выбора у него не было.
Он молча смотрел на них.
– Кончать бы с ними, отец? – подал голос молодой человек, стоявший в задних рядах. – Утопим – и аминь.
Даниил перевел на него взгляд.
– Бог да простит тебе грешные мысли, – тихо сказал он. – Пусть уходят с миром.
Соглядатаи поспешили убраться, а Марьюшка чувствовала, как людей охватывает ужас. Все смотрели на Даниила и ждали, что он велит.
– Детушки мои, – произнес он, – молимся и чаем избавления. Но бодрствуйте. Время испытаний близко.
