Когда вечером они остались одни, муж рассказал ей о приходе попа Силы. Перед лицом столь лютой погибели даже старый священник растерялся, не зная, как поступить.
– Он оказал мне честь, решив спросить моего совета, – мрачно сказал ей Даниил.
– И что ты ответил ему, Петрович?
– Я, грешный, посоветовал ему не отступаться. – Он смотрел на нее полными тревоги глазами. – Если мы сохраним нашу веру, даже в тайне, это может навлечь на нас великие несчастья, и на тебя, Ивановна, – признался он.
Она склонила голову. Какие бы страдания ни ждали впереди, она твердо знала, что единственным ее желанием было разделить их с ним.
– У меня же, кроме веры, и нету ничего. – Даниила внезапно прорвало: – Всю свою жизнь я скитался, Ивановна, все истину искал. Поздно уж назад поворачивать.
Тут-то, поскольку момент казался подходящим, Арина спросила его:
– Ну, Петрович, может, расскажешь жене-то, какою жизнью жил?
Повесть Даниила была предивной: история одиноких странствий, во время которых он обошел чуть ли не всю Россию. Не умолчал он и о старцах, которых повстречал в Ярославле.
– А до этого я побыл послушником в монастыре. Там-то и грамоте научился.
И тогда Арина вымолвила:
– А почто ты, Петрович, об убийствах говорил?
И к ее удивлению, он печально ответил:
– Убивал я… Так и было.
Некоторое время после этого признания он молчал, а затем медленно продолжил:
– Знаешь, Ивановна, еще ребенком малым имел я страсть к правде. Если, по детскому моему разумению, свершалась какая неправда, я, бывало, так огорчался, что и дурачком прикидывался, лишь бы не разуметь, не видеть ее… а другие ребятишки думали, что я и впрямь малоумок. – Он грустно улыбнулся. – Теперь-то я, конечно, знаю: правда только у Бога одного и добродетель обретается в молитве. Но тогда молодой был, верил, что есть правда меж людьми. А не найдя ее, озлился.
– Что ты сделал?
– К Стеньке Разину подался.
– Ты с ними был? С мятежниками?
Он кивнул:
– И мы кровь лили, Ивановна. Во имя справедливости убивали мы не только солдат и злых воевод. Бог знает, сколько ни в чем не повинных людей порешили. Тогда я думал, что прав, а теперь… могу лишь у ног Господа прощение вымаливать.
– Так ты, значит, был казаком?
– Был. Храбрым был казаком. Я и с Богданом дрался. Убивал – и греха не боялся. – Он умолк. – А потом так хотел от скверны своей откреститься, что святые обеты принес. Тогда же и имя новое взял – Даниил.
– А как тебя звали прежде?
– Степан. – Он ласково улыбнулся. – А мои-то товарищи, казаки, считали меня большим и сильным, да не больно умным. Они меня по-другому кликали. Прозвали меня Быком.
1698
Прокопий Бобров обладал пылкой натурой. Ему исполнился тридцать один год, но иногда он казался сущим ребенком; по крайней мере, так считала его мать. Часто она сокрушалась, что в дурной час послала сына в Преображенское.
И когда славная, благоразумная жена, которую она ему выбрала, жаловалась, что муж бессовестно ею пренебрегает, Евдокия лишь сочувственно вздыхала и обещала невестке: «Что смогу, то сделаю. Но виноват во всем Петр проклятый».
Ибо именно так среди своих звала она царя.
Преображенское было приятным местом: скромный деревянный охотничий дворец с большими конюшнями находился всего в трех милях от стен Москвы, недалеко от другого столичного пригорода, Немецкой слободы. Повсюду вокруг простирались широкие луга с растущими кое-где серебристыми березами; чуть дальше возвышалась белокаменная церковь, чей купол жизнерадостно синел на фоне бледно-голубого неба. Там шестнадцатилетний Прокопий Бобров познакомился с замечательным двенадцатилетним мальчиком, который ростом уже был с него.
Связи, имевшиеся в семье Евдокии по женской линии, сработали даже слишком хорошо. Наталья Нарышкина, мать юного царя, благосклонно приняла Прокопия, ей было приятно видеть в товарищах сына юношу из такой прославленной старинной семьи, как Бобровы. Ее собственное положение было незавидным: кроме тех случаев, когда присутствие Петра требовалось для официальных церемоний, мальчиком открыто пренебрегали; содержание их было таким мизерным, что ей даже приходилось просить дополнительные средства у патриарха; и притом, опасаясь за свою безопасность, она была рада оставаться в Преображенском подальше от глаз недоброжелателей.
«Ни слова – ни слова! – доброго нельзя сказать о Петре, – восклицала Евдокия с презрением. – Да он… – она умолкала, подыскивая слова, – немецкая он деревенщина, вот кто!» Горько корила себя мать, что послала Прокопия в Преображенское! Там-то и начались все беды. А виновата была, вестимо, царица Наталья. Вольно было не следить за ребенком, позволять ему болтаться где угодно и с кем попало. Он и ел-то как деревенщина – это признавал даже Прокопий. Только и делал, что играл в солдатики со своими приятелями, среди которых, по материнской глупости, оказался и молодой Бобров.
Преображенское. По названию этого села получил наименование один из новых царских потешных полков, Преображенские гвардейцы. Теперь Прокопий стал в нем офицером. Как Евдокия презирала этих вояк в форме на иноземный манер! А детские забавы Петра, его бесконечные ратные потехи, теперь превратились в настоящие войны.
А ей-то казалось, что ничего не может быть хуже правления Софьи с этим ужасным Голицыным, которого она прозвала Поляком.
Войны-то их и доконали. Этот самый Голицын, кому свое не мило – чужое подавай, желал союза с Польшей. В ответ на заключение очередного мирного договора он неосмотрительно пообещал помочь полякам в войне против турок и их союзника – крымского хана.
Поход в степь обернулся катастрофой, а денег на него ушло – страсть сколько. Влиятельные люди в государстве перешли на сторону Петра, и в 1689 году Софья была низложена, а ее фаворит лишился власти: ее отправили в монастырь, Голицына – в ссылку.
Петру исполнилось семнадцать. Хотя формально он оставался соправителем бедного Ивана, наступило время взять бразды правления в свои руки.
«Да разве это царство? Да разве это по-людски? – гневно вопрошала Евдокия. – Игрушки одни, забавы; как был он своевольным мальчишкой, таким и остался!»
Еще недавно ей было на что надеяться. Старый патриарх, избавившись от Голицына, намеревался очистить Святую Русь от всех иноземных поветрий. Но когда он умер, началось странное Петрово царствование.
Оно и правда было странным. Пока маленький совет, включавший старую царицу и кое-кого из Нарышкиных, выполнял роль неофициального временного правительства, их балованное великовозрастное дите и думать забыл про царские дела, а все больше пропадал в Преображенском. Но что еще хуже, повадился гостить в Немецкой слободе. И вскоре его поведение сделалось и вовсе недопустимым.
