Однако о прошлом его она не ведала ничего. Кроме того, что по каким-то причинам он никогда не был женат, но, благодарение Богу, изменил свое решение.
Не укрылось от нее также, что порой, когда рядом не было чужих, Даниила снедала глубокая тоска.
Когда он пришел в Русское, у него не было намерений жениться. «Я недостоин, – говорил он себе. – Как я могу просить кого-то разделить со мной жизнь, если сам терзаюсь сомнениями и погряз в грехе?» Он и не остался бы здесь надолго, если бы не Сила.
И дело было не только в том, что Сила творил крестное знамение двумя перстами. Казалось, священник, сам того не ведая, проник в его мятущуюся душу.
– Помни, – тихо увещевал он, – земля – юдоль скорбей, но отчаяние – смертный грех. Чем больше ты страдаешь в этом мире, тем больше призван сорадоваться с воскресшим Господом.
И постепенно в деревянной церковке, глядя на простых селян, согретый тем особым духовным теплом, что так отличает русскую церковь, Даниил обнаружил в первый раз за многие годы, что его не тянет снова в дорогу. «Сколько бы я ни странствовал, всюду одно и то же», – размышлял он. И в конце концов, чего еще желать, как не тепла маленькой деревенской общины, затерянной на бескрайней Русской равнине, где прихожане собираются вместе, чтобы в своей простоте предстать пред Господом?
В один из воскресных дней, после его двухлетнего пребывания в этих местах, к нему тихонько подошел старый Сила и сказал:
– Думаю, пришло время тебе жениться.
Несмотря на все почтение к священнику, Даниилу очень захотелось ему возразить.
– Я слишком стар, ведь мне уже за пятьдесят. И я недостоин.
Но Сила был тверд:
– Пустое говоришь. Не тебе решать, достоин ты или нет.
– Но… Я не думал. На ком же мне жениться? Да и кто за меня пойдет?
Сила улыбнулся:
– Если это, как я верю, Божья воля, Господь укажет. – И, заметив, что Даниил совершенно смутился, продолжил: – Тебе следует жениться на той, что красива – не перед людьми, но перед Богом. Через которую Господь воистину прославляется. – Он вновь улыбнулся. – Господь укажет.
Ту неделю и следующую Даниил раздумывал над этим. Его охватила неуверенность – и в то же время легкое возбуждение. Он перебрал в мыслях всех женщин в Русском и Грязном, но так и не нашел ответа.
Это случилось на третье воскресенье, когда он стоял в маленькой деревянной церкви в Грязном: внезапно он понял, что его внимание приковано к одному человеку… одной. Что же такого в ней было, что глаз с нее не сводил? Голос – у нее был голос необыкновенной красоты. И внезапно, всматриваясь в ее бледное некрасивое лицо с неприглядной бородавкой, которое могло бы показаться почти безобразным, если бы не чудесное, вдохновенное и сосредоточенное выражение, Даниил понял, что имел в виду священник.
Сразу после службы он поговорил с ее дядей и бабкой.
Так и получилось, к удивлению старой Елены, что в возрасте двадцати пяти лет, а это было неслыханно поздно, Арина вышла замуж за Даниила.
В день свадьбы Елена торжественно вручила своей внучке золотой браслет с большим аметистом. Откуда он – она так и не сказала. Затем вместе с остальными домочадцами она проводила Арину в маленький дом Даниила в Русском.
И муж и жена оба дивились своему счастью. Ни один из них не помышлял прежде о браке; они не были тщеславны и могли лишь смиренно надеяться принести другому радость, потому любовь их расцветала с невероятной быстротой.
Вид этой скромной женщины, никогда не смевшей надеяться на любовь, глубоко трогал Даниила. Природная нежность, которую заглушали сомнения и чувство своего недостоинства, внезапно вырвалась наружу. Ничто этому не препятствовало, ведь священник сказал, что его долг – любить.
Он был ласков и намерен добиться желаемого. Присматриваясь к жене, он подмечал ее потаенные сомнения, понял, что она нуждается в ободрении, и с восхищением видел, как она возвращается к жизни, словно деревце после зимы.
По русскому обычаю обращались они друг к другу не по имени, а по отчеству, на старинный манер. В самом начале это привело к маленькому признанию.
– Отец мой, говорят, был казаком, – сказала она, заливаясь от стыда румянцем, – я и не ведаю, как он звался, а растил меня Иван, управляющий.
Он же сообщил, что его отца звали Петром, и потому они стали обращаться друг к другу «Петрович» и «Ивановна».
Если бы только Даниил мог надеяться, что его личное счастье предвещает наступление лучших времен.
Столько лет скитался он по всей России, мучимый своим нечестивым прошлым, ища мира и не находя его. Он искал святых людей. И нашел их в Ярославле. А в диких чернораменских лесах на другом берегу Волги встретил он суровых заволжских отшельников и их последователей. Это были истинно верующие русские люди, постники и угодники Божии, обитавшие в лесах. Господне присутствие было с ними каждый день, как в старину с отцами-пустынниками. Некоторых Бог наградил пророческим даром. Они избегали мира, погрязшего во зле, которое видели вокруг. Как Аввакума и прочих раскольников, их потрясла церковная реформа, и с еще большей уверенностью, нежели Аввакум, заволжские старцы провозглашали, что все эти недобрые предзнаменования возвещают приход Антихриста.
– Поститесь и молитесь, – учили они, – готовьтесь, ибо близятся последние дни.
Наконец обретя в Русском счастье, Даниил думал порой: а ну как отшельники ошибались? К тому же после череды суровых зим климат на севере России смягчился, и уже через год после их женитьбы зимы стали короче, а урожай богаче. Могло ли это быть добрым знамением? Но когда после четырех лет брака его жена так и не забеременела, он с грустью заключил: возможно, это говорит о том, что в столь грешном мире деткам уже не место.
Если и нужно было подтверждение тому, что мир погряз во зле, то оно грянуло в 1684 году.
Указом царевны Софьи раскольники объявлялись вне закона. Всех подозреваемых в схизме разрешалось пытать, а любой, кто укрывал их, лишался имущества. Наказанием для тех, кто упорствовал в ереси, была смерть. В тот день, когда новости о страшном указе достигли Русского, Сила пришел в дом Даниила, стоявший у рыночной площади, и около часа торопливо что-то с ним обсуждал. Вид у него был угрюмый.
Пока мужчины беседовали, Арины дома не было, и вернулась она уже после ухода Силы. Войдя, она застала Даниила молящимся так сосредоточенно, что он даже не заметил ее присутствия. Никогда еще не видела она его таким взволнованным. Со слезами на глазах он простерся перед маленькой почерневшей иконой в углу, ударяясь лбом об пол и бормоча: «Будь милостив ко мне Господи. Пронеси эту чашу мимо меня». Арина незаметно скользнула было к дверям.
Но как раз в этот момент ее муж выкрикнул в отчаянии: «Но кто я такой, Господи, чтобы просить о милости, если сам убивал не единожды, а много раз?»
Арина, застыв на месте, не отрываясь смотрела на него. Что это могло означать? Быть этого не могло. Трудно представить, что ее муж обидит даже муху, не говоря о том, чтобы кого-то убить. И тут Арина со всей ясностью поняла, как мало знает она о жизни человека, которого любит столь беззаветно. И все, о чем она помышляла теперь, – как помочь своему Даниилу в час нужды.
