– Царь казнил Аринкиного тятю! – радостно кричали мальчишки.
Она старалась не обращать на них внимания. Но еще долго после того, как ее перестали дразнить, печаль не проходила. Почему-то смерть лихого атамана стала еще одной потерей, живо напоминавшей, как другой казак, ее отец, исчез из ее жизни много лет назад. И оттого однажды ранней весной Арина спросила Елену:
– Тот казак, мой отец, знал, что мать ждет меня?
– Может, и знал, – неохотно отозвалась Елена.
– И что, так и не пришел с ней повидаться? – не унималась Арина. – И на меня не хотел взглянуть?
Вначале Арине показалось, что бабка не расслышала вопроса, потому что ответила она далеко не сразу. Но в конце концов вымолвила:
– Нет.
Арина ничего не сказала. Больше она не заговаривала на эту тему. Ясно, что ни отец, ни мать ее не любили. Она полагала, что по какой-то причине не заслужила этого.
Ей не пришло в голову, что истинная причина заминки с ответом состояла в том, что Елена солгала.
1654
К 1654 году существовало три России. Первая, Великая Россия – это Московия, где сидел царь. Вторая – недавно присоединенная Украина, которую московиты решили называть Малая Россия. Третья представляла собой полосу, около ста шестидесяти километров в ширину, которая лежала к западу от большой латинской буквы R, образуемой русскими реками: то были земли к западу от древнего Смоленска, тянувшиеся до польских болот. Некогда находившиеся под властью древнерусских князей, они попали под власть Польши. Эту западную русско-польскую территорию московиты называли Белой Россией.
Из этой-то Белой России и возвращался Андрей в конце лета 1654 года.
Этот год выдался необычным для молодого казака. Богдан со старшинным советом после переговоров, исполненных взаимного недоверия, все же присоединил Украину к Московии, и по условиям этого договора члены совета получали громадные поместья. Нечего и говорить, что простые украинские крестьяне не получили ничего.
В марте Андрей возвратился в Москву и там присутствовал на свадьбе Никиты Боброва с богатой наследницей. Тогда-то Никита оказал своему другу-казаку услугу: взял в поход против поляков.
Война с Польшей, которая неизбежно последовала за присоединением Украины, была частью гораздо более грандиозного и долговременного плана. Офицеры-иноземцы, которых Андрей заметил в Москве, нужны были для его осуществления. Потому что эта новая война с Польшей служила для России лишь предлогом, чтобы нанести гораздо более сильный удар. Как Никита радостно сообщил своему другу:
– Мы собираемся отвоевать Белую Россию.
Кампания была успешной. На юге украинские казаки нанесли удар на берегу Днепра, на севере русское войско выступило из Москвы на запад к древнему городу Смоленску.
До конца кампании светловолосый голубоглазый царь дважды лично отличил Андрея, и по возвращении в Москву казак узнал, что ему пожаловано новое имение.
Андрей со своим другом приехали в Москву только в июле.
Никита просил Андрея погостить у него в столице в новом просторном доме, который они теперь занимали с женой, но тут прошел слух о моровом поветрии. Вначале они надеялись, что болезнь утихнет, однако спустя несколько дней Никита вернулся домой с плохими вестями.
– Говорят, царские покои в Кремле опечатают. Царица с домочадцами покидает город. Нужно выбираться отсюда, Андрей. Отправляйся, осмотри свое новое имение в Малой России.
Андрей последовал его совету. Так и получилось, что в конце июля он уехал из города и отправился в свои владения.
По дороге он решил заехать в Русское.
Ничего не смог он выяснить о судьбе Марьюшки. Никита, который уже около года не был в имении, предположил, что молодая жена управляющего, должно быть, родила, но наверняка он не знал. И потому любопытство мучило Андрея, когда он ехал на восток, к Владимиру, а потом на юг.
Он пребывал в странном настроении. Все складывалось для него вполне удачно. Он разбогател. Но женитьба друга и постоянное соседство со смертью во время военного похода ясно напомнили ему, что, хотя тридцатилетие не за горами, он по-прежнему один. Ребенок, если жив тот ребенок, – вот и все, что он оставит миру, так размышлял Андрей, проезжая летним днем по сельской местности. Если я не смогу признать ребенка, то хоть посмотрю на него.
С собой он вез кое-какие подарки.
Часто ему становилось грустно. Однажды, проезжая мимо деревеньки на Клязьме, он увидел плот, плывший посередине реки. На нем была единственная мачта, с которой свисала веревка, а на конце веревки на большом железном крюке воткнутом под ребра болтался труп. Наверняка это был какой-нибудь разбойник, поскольку так московиты обычно казнили грабителей, промышлявших на реке. Но, подъехав ближе, Андрей по мешковатым шароварам и длинным усам опознал казака. Труп висел на крюке не меньше недели.
«Казак – брат мой. Да полно, какой он мне брат! Голытьба, а я-то – богач».
Но почему-то даже собственная удачливость в сравнении с судьбой этого бедолаги вогнала Андрея в тоску.
Три дня спустя он добрался до окрестностей Русского.
В полуверсте от городка он повстречал Елену. Та шла через лес.
Старуха сразу узнала его, но на ее бесстрастном суровом лице не отразилось ни радости, ни даже интереса.
После краткого приветствия он спросил:
– У Марьюшки был ребенок?
– Да.
– Мальчик?
– Девочка.
– Где они сейчас?
– Девочка в деревне. Марьюшка – кто знает? – И Елена рассказала об уходе дочери.
Он был потрясен.
– Вот так взяла и ушла?
– В лес. А может, в степь. Должно быть, померла.
– А может, и нет, – возразил он.
– Может, и нет.
Он задумчиво посмотрел на нее:
– Я должен увидеть ребенка.
– Зачем?
Ему трудно было ответить. Но он знал, что хочет этого.
– Держись от нас подальше, – сказала старуха. – Управляющему все известно. Узнает о тебе – мы наплачемся.
Нехотя Андрей признал, что она права.
Он вынул кошелек с деньгами. Он привез его для Марьюшки. Был там и красивый золотой браслет, в который был вделан большой аметист.
– Отдай малышке, как замуж соберется.
Елена взяла.
– Прощай, – произнесла она холодно.
Он молчал, глядя на нее сверху вниз, испытывая неловкость.
– Прости, – наконец вымолвил он.
– За что?
Он не ответил.
– Уезжай, казак, – сказала она, в ее голосе не было вражды, только печаль и презрение.
