Дабы искупить позор рождения Арины, Елена воспитывала ее в большой строгости. Бабку и внучку часто можно было видеть идущими на церковные службы в Грязном, Русском или монастыре. Они тихо шли, склонив повязанные платками головы, здоровались, едва поднимая глаза, крестились перед церковными дверями и сразу заходили внутрь, где ставили свечи и молились перед каждой иконой.
Больше всего Арина любила петь. К пятнадцати годам ее голос окреп и стал красивым и глубоким, и священник говаривал: «Вот наш соловей». Часто напоминал он селянам: «Посмотрите, Бог, хотя и не дал этой девушке красы телесной, зато наградил ее голосом и душевной красотой, к Своей вящей славе».
Религиозность Арины пришлась кстати, ведь бабка как-то заявила ей напрямик:
– Замуж тебе никогда не выйти.
Арина и сама хорошо это понимала. Из-за войны с Польшей по всей местности вокруг Русского на одного мужика приходилось по пять баб.
– А уж ты из всех девок будешь последней, кого выберут, – сказала Елена. – Так что свыкнись с этим сразу.
Если Арина и горевала по поводу того или иного поворота своей судьбы, то молча.
– Слава Тебе, Господи, – не раз говорила Елена в присутствии внучки, – слава Тебе, Господи, что девка не такая своевольная, как ее мать. Смирение, – поучала бабка, – смирение и покорство – в сих двух твоя надежда.
Когда Арина была маленькой, она много думала о матери. Какой она была?
К счастью, Елена часто говорила о Марьюшке. Она так ее любила, что не могла удержаться. Воспоминания о пропавшей дочери надрывали сердце этой крепкой старухе даже после долгих лет.
– Красавицей она была, иначе не скажешь, – бывало рассказывала она Арине, качая головой.
Главный грех ее матери, как выяснила Арина, был не в любовной связи с казаком. Хорошего в том, вестимо, нет, но дело молодое, с кем не бывает? Ее грехом было своеволие.
– Видишь ли, управляющий поначалу и не догадывался, что не он твой отец, – объяснила Елена. – Может, так и не узнал бы, не колоти он Марьюшку.
Рассердится бывало, да и сорвет на ней злость кулачищами своими, – с грустью вспоминала Елена. – Ей бы смириться, как все прочие бабы. Так нет же, однажды у ней сердце распалилось, тебя как раз от груди отняли. Да и высказала ему все, что о нем думает. А затем возьми да брякни, что ты не от него.
Она вздохнула.
– Ах, Марьюшка, бедная моя голубка. «Ну, – говорит, – сделано дело». – «Уж вижу», – ей говорю. А она: «Что же, он теперь помолчит, подумает да и сживет меня со свету. Я его знаю». – «Да, – говорю, – доча, так и будет». И тут она спрашивает у меня: «Так ты не бросишь Аришу?» И следующим утром ушла, даже не попрощалась.
Так началась жизнь Елены у управляющего. Он прямо сказал ей: раз ее дочь так с ним обошлась, быть теперь теще у него за хозяюшку. А поскольку все они в его власти были, Елена и согласилась. Не могла не согласиться.
«Но чтоб пальцем меня не тронул, – предупредила она. – Я тебе не жена».
И даже тогда все в деревне решили, что Марьюшка сбежала из-за мужниной жестокости, и никто не узнал бы о казаке, если бы управляющий в приступах пьяного буйства, которые с ним периодически случались, сам все не разболтал.
– Будь он проклят! – говорила Елена. – И себя опозорил, лишь бы ее очернить. Бедная моя Марьюшка!
– Куда она пошла? – обычно спрашивала Арина.
– Откуда мне знать? В степь. Или через Волгу.
– А сейчас она там?
– Может быть, если волки ее не съели.
– А она вернется? – иногда с надеждой спрашивала Арина.
На самом деле Елена была уверена, что Марьюшка давно мертва. Добра ли ждать одинокой бабе на большой дороге? В лучшем случае – сцапают как беглую, и будет бедовать крепостной у какого-нибудь помещика.
– Нет, – отвечала Елена с горечью. – Что ей тут делать?
И хотя Арина не осмеливалась говорить об этом вслух, она всегда верила, что однажды ее мать вернется. Порой во время жатвы, когда женщины выходили с серпами в поле, она смотрела на их длинную колышущуюся вереницу и представляла себе, как когда-нибудь одна из женщин отделится от прочих, подойдет к ней и, улыбаясь, скажет: «Вот, голубка моя, я и вернулась, чтобы повидаться с тобой».
Под конец жатвы она любила пойти на большой луг, который тянулся, казалось, до самого горизонта, и смотреть на приземистые стога, усеявшие все пространство. Внезапно откуда-то возникала уверенность, что ее мать там, спряталась за одним из стогов, и Арина бежала от одного к другому, заглядывая за них и почти надеясь увидеть ее, незнакомую и такую родную, упасть в материнские объятия. Но всякий раз в эту одинокую глупую игру она играла сама с собой, никого не находя в звенящей тишине бескрайнего луга, кроме свежего жнивья и высоких ароматных стогов; и когда тени делались длинными, маленькой девочке с пылким воображением начинало казаться, что сам Бог скрыл за облаком свой лик, оставив ее совсем одну.
Но к тому времени, как ей исполнилось десять, селяне позабыли ее родителей, – во всяком случае, ни у кого уже не было охоты судачить о них. Жизнь ее текла спокойно.
И вот явился Стенька Разин. Кто знал, что это сулило?
Мятежи были и прежде, будут и впредь, но ни один бунт не был окружен в русских легендах таким романтическим ореолом, как восстание Степана Разина в 1670 году. Возможно, потому, что оно стало лебединой песней старого вольного русского приграничья.
Бунт этот зародился далеко, среди свободолюбивых донских казаков. К 1670 году их демократический уклад был нарушен, среди казаков появились богачи, которых мало заботила судьба неимущих собратьев. Эти бедные казаки и крестьяне около 1665 года сплотились вокруг отважного атамана по имени Стенька Разин, промышлявшего на юге между Волгой и Доном.
Это могло закончиться несколькими разбойничьими вылазками, о которых вряд ли разнеслась бы молва по бескрайней степи, но не таков был Стенька Разин. Разбой превратился в мятеж, а мятеж – в настоящее восстание. Обещая восстановление старой казачьей вольницы, он прошелся по Волге, захватывая город за городом. К лету 1670-го повстанческое войско стало многочисленным и захватило половину юго-востока России; казалось, оно готовилось двинуться на Москву.
И вот тут-то селяне и припомнили Арининого отца.
– Аринкин тятя идет! – кричали маленькие дети. А те, что постарше и похитрее, спрашивали:
– Много у Разина добычи, Аринушка? Ты теперь богатой будешь?
Мучения, от которых у Арины все сжималось внутри, продолжались три недели.
А потом вдруг все закончилось. Ранней осенью царь послал армию, которая разгромила повстанцев. Народный герой бежал на Дон, где богатые казаки схватили его и выдали царю. В июне следующего года он был казнен на Красной площади. Это событие положило конец старой казацкой вольности.
