В воздухе плыл, казалось Андрею, неумолчный колокольный звон. Сколько же здесь церквей?
«Они говорят – „сорок сороков“. Да, похоже, так оно и есть», – заключил молодой казак.
– Короткими летними ночами звон монастырских колоколов, бывает, слышен всю ночь напролет. Будто соловьиное пение, – сказал Андрею, смеясь, один священник.
Поистине то был оплот и северная твердыня православного христианства.
Но видел Андрей и многое другое. Он не раз слышал, что московиты любят выпить и погулять.
– Напиваются пьяны, как казак после победы, – говаривал отец.
Что сказать: ближе к наступлению сумерек Андрей и правда видел немало людей, набравшихся вином до полнейшего бесчувствия и даже лежащих беспомощно прямо на обледеневшей улице.
И в то же время видел он и целые толпы мужчин и женщин, торжественно шествовавшие в церковь, чтобы помолиться.
А как они молились! Многие часы проводили они в церкви, где священнослужители в их великолепных одеяниях свершали таинства и обряды, – даже в Киеве Андрей не видел подобного. Он слыхал, что некоторые выстаивают службы даже вопреки болям в ногах. Впервые встретил он здесь и проявления кликушества и религиозного фанатизма. Он часто замечал на паперти кучки женщин, предполагая, что они просят подаяния. До того как однажды не стал свидетелем такой сцены: к женщинам приблизился пьяный и все они словно по команде вдруг с яростью накинулись на него и грубо прогнали прочь. Эти русские женщины поистине были одержимы религией.
Все на этой земле доведено до крайности, мысленно заключил для себя Андрей.
Заметил он еще кое-что. На улицах столицы встречалось немало иноземцев, легко узнаваемых по европейскому платью. Некоторые из них были купцами, но большинство, видимо, солдатами. «Царь приглашает себе на службу людей отовсюду», – думал Андрей с некоторым удовлетворением.
К концу первой недели пребывания в Москве Андрей обзавелся новым другом.
Он направлялся в Кремль, чтобы посетить соборы. Настроение его было приподнятым. Солнце раз или два показалось тем утром из-за облаков. А еще, едва он вышел из своего дома, случилось маленькое происшествие, приятно взволновавшее молодого казака. Открыв дверь, он едва не столкнулся с девушкой проходившей мимо со своими спутниками. Ей было не больше пятнадцати. Девушка была одета в шубу, крытую розовой материей, высокую меховую шапку и шла, спрятав руки в меховую муфту. Ее личико, миловидное и свежее, раскраснелось от колючего морозного воздуха; красная лента, которой была повязана густая золотистая коса, трепетала на ветру.
Прежде чем Андрей успел собраться с мыслями, девушка и ее спутники уже скрылись из виду. Но молодой казак еще долго улыбался про себя.
«Вот выполним наше поручение, и можно будет задуматься о женитьбе. Может быть, я увезу с собой одну из этих красивых русских девушек», – думал Андрей.
Проходя мимо Теремно́го дворца, Андрей помедлил, глядя, как стрелец, спустив из окна особый ящик, собирал у собравшихся здесь людей челобитные.
«Как замечательно это задумано, что каждый, даже самый ничтожный крестьянин, может прийти сюда и положить свою челобитную и знать, что ее доставят прямо к самому царю! И вероятно, сам царь прочтет ее! Могущественнейший самодержец поистине словно заботливый отец своему народу. Заботливый и добрый!» – думал Андрей. Он успел уже услышать немало историй о невероятной доброте молодого царя, как он навещает узников в темницах, жалует тулупы бедному люду, а некоторых даже избавляет от гнета долгов.
«Светится одно солнце на небе, а царь – на русской земле» – так говаривали люди.
Погруженный в такие мысли, Андрей повернул к собору, когда услышал позади знакомый голос:
– Вот так встреча, уж не мой ли это приятель-казак?
Обернувшись, он увидел широко улыбающегося ему юношу. Ему потребовалось мгновение, прежде чем он вспомнил, где встречал юношу прежде. Да, это было в Кремле, когда они передавали письма: этот юноша приветствовал послов и проводил к принявшему их чину Дворцового приказа.
Это был приятный молодой человек примерно его лет. Андрей отметил его бледную кожу, высокий чистый лоб и густые волнистые волосы, тщательно расчесанные на прямой пробор. Если верхней частью лица он напоминал Андрею польского шляхтича, остальное явно указывало на совсем иные истоки его рода. Высокие скулы и слегка раскосые глаза, хотя и были они голубыми, намекали на присутствие в нем то ли турецкой, то ли татарской крови. Казалось, будто удлиненное европейское лицо слегка сдавлено было в центре, отчего получилось немного уплощенным, но и весьма привлекательным.
Он представился Никитой, сыном Ивана Боброва. Это имя ничего не говорило Андрею.
Молодые люди быстро нашли темы для беседы. Молодой Бобров, казалось, был рад поговорить с этим гостем из южных земель, а потому скоро предложил новому приятелю:
– Приходи сегодня ко мне в комнаты, там нам будет удобнее вести беседу.
Андрей, видя в этом приглашении прекрасную возможность лучше узнать эту великую страну, подданства которой так желает гетман, с радостью согласился прийти в гости к Никите Боброву сегодня же.
Его новый знакомец жил в Китай-городе, где селились богатые горожане. Однако Никита устроился довольно скромно: он занимал три верхние комнаты в крепкой постройки деревянном доме, принадлежавшем купцу.
Когда Андрей поднялся по лестнице, хозяин был не один. В комнате находились также средних лет мужчина в тяжелом овчинном тулупе и в дальнем углу две женщины: одна – немолодая, в теле, другая, помоложе, стояла с ней рядом, и лица ее, скрытого тенью, Андрей не разглядел.
Мужчина в тулупе был невысок ростом; его неприветливое лицо, некогда, вероятно, бледное, было испещрено красными жилками; у него были темные маленькие глазки; разделенные прямым пробором волосы спускались вдоль щек, как бы плавно перетекая в длинную бороду. Казалось, и сам его характер должен быть столь же основательным, как и все в нем – его коренастая фигура, массивные надбровья. Он напоминал средней руки купца и явно был столь же зол, сколь и непочтителен.
Кратко извинившись перед гостем, Никита вновь обратился к мужчине в тулупе. В его голосе явственно звучало нежелание продолжать разговор.
– Я сказал раз и не намерен повторять, Иван, – сказал он с твердостью. – Я все уже решил. Ты и сам видишь, что Елене, после того как она поранила ногу, необходима помощь Марьи, ведь она даже не может сходить на рынок. Как ты можешь запрещать жене помочь собственной матери? А если ты запретишь – что ж, я приказываю тебе отступиться, и покончим уже с этим. Отправляйся нынче же, а назад жду тебя после Пасхи с недостающим оброком.
– Ни за что не позволю ей, – злобно пробормотал мужик.
– Это не имеет значения. Позаботься лучше о том, чтобы собрать весь недостающий оброк. А не то велю тебя высечь. – Молодой человек явно был в ярости.
