– Ах, Роберт, мой милый, – напевно проговорила Марина Йео, обращаясь к Бэрону в роли Дадли.
Лодж шепнул Уилки:
– Пора!
Уилки прижал Дженни к каменной колонне.
– Это должна быть не колонна, а дерево, – вставил Александр, нервно подаваясь вперед.
Уилки тем временем втиснул пухлое колено в складки персикового платья.
– Ах, нет! Ах, нет, сэр Уолтер! – весьма натурально воскликнула Дженни.
Уилки прилип лицом к ее груди над оборочками. Она вспыхнула и убедительно запнулась.
– Восторг! – выдохнул Лодж.
– О Роберт, наше счастье только тень, – сказала Марина. – Движенья наши с каждым днем коснеют: одни и те ж, хоть кажутся новы́…
– Александр, скажите, – шепнула Фредерика, – почему актрисы вместо слов испускают какие-то птичьи трели? Почему нельзя говорить просто и четко?
– Тихо, – отмахнулся Александр.
– О Ро-о-о-берт… – с жутким сипом выдала Фредерика.
– Да тихо ты, наконец!
Колено Уилки вжималось все глубже, он все решительней тискал бедную Дженни.
– Несси-восси, – проговорила она.
– Стоп! – вмешался Лодж. – Дитя мое, тут нужно не смущение, а что-то вроде экстатического визга. Попробуете еще раз?
– Что-то вроде оргазма, – ввернул Уилки.
– Это, кстати, будет очень смешно, если только она угадает время, – сказала Фредерика Александру; тот не ответил.
Уилки впился в обнаженные части Дженни и что-то яростно зашептал ей на ухо. На сей раз «сэр Уолтер» прозвучало с некой особой вибрацией, а «несси-восси» вполне сошло бы за экстатический визг. Лодж рукоплескал, Уилки целовал Дженни, Александр сердито шикал на Фредерику. Тут Королева-девственница в целомудренном гневе поднялась с трона, и вся труппа покатилась со смеху.
Чуть позже прозвучала первая нота бутылочного оркестра, которому суждено было достичь высот великолепных и ужасающих. Уилки, опорожнив бутылку пива, задумчиво дунул в горлышко и выдул хриплый и ухающий совиный вопль, неожиданно звучно отразившийся от камней и деревьев. Он попробовал еще раз, на сей раз в такт танцам. Александр засмеялся и с другой стороны террасы дунул в бутылку, еще не допитую. Кроу повелительно взмахнул своей указкой, и они вдвоем прогудели и профыркали некое подобие мелодии. Лодж поклонился им, крикнул «бис!» и вернулся к танцам. В скором времени Уилки составил из мальчишек октет игроков на бутылках, а затем и целый оркестр, сочетая большие и малые сосуды от шампанского, сидра, пива и виски. К духовым он добавил ударные из тех же бутылок, обогатив звучание щебетом, пением и вздохами. Позже инструменты погибли в дикой какофонии, к огорчению многих музыкантов, но покамест Александр на том конце террасы кивал и отбивал такт ногой. Антея потряхивала роскошной гривой волос и красиво поводила руками. Томас Пул нашел полную бутылку «Гиннесса», долгим залпом осушил ее почти до дна, заахал филином, и дуэт превратился в трио. Плеяды хихикали. Под конец Александр в танце провел Дженни вдоль террасы в Большой зал. Плеяды порхнули следом. Фредерика, немузыкальная и неуклюжая, осталась на попечении Кроу, который, по-военному сунув свой жезл под мышку, предложил ей руку и ввел в зал.
Кроу разливал горячительное. Макс Бэрон, сидя на столе, читал плеядам лекцию о тайне «Гамлета», в котором он, кстати, сыграл Клавдия и был весьма отмечен. Александр и Дженни сидели рядом на приоконном диванчике.
– Что, черт побери, шептало тебе это существо? – спросил Александр. Уилки как раз с большой помпой подносил Марине Йео большую чашу вина.
– Он сказал: «Вот подожди, сейчас я просуну руку!» Но это все глупые шутки…
– Уилки был, помню, премерзким мальчишкой.
– Он уже не мальчишка. И не мерзкий. Но не стоит воспринимать его всерьез.
Дженни вся порозовела от счастья: вернулись сладкие первые дни. Александр сжал ее руку.
– …И я понял! – восклицал Бэрон, обращаясь к плеядам. – Я понял, как дважды два, что Клавдий совратил Офелию еще до начала действия. Так все приобретает смысл. Это в нем зачаток гнили, это ему она поет в четвертом акте…
Он встал на зов, был вмиг готов,
Затворы с двери снял;
Впускал к себе он деву в дом,
Не деву отпускал
[284], —
чистым, холодным сопрано пропела вдруг Антея Уорбертон, неприятно поразив Фредерику.
На миг наступила полная тишина, потом хором хихикнули плеяды.
– Именно, – припечатал Бэрон. – И она поет это ему – королю Клавдию! В последний раз походя предает бедного Гамлета…
– Которого там нет, – мрачно перебила Фредерика.
– Не в этом дело! Что-то подгнило, и Клавдий…
– Этого не может быть, – сказала Фредерика.
– Я понял: когда она пришла петь со своими цветами, Клавдий знал, о чем она!.. Ее нужно играть и молодой, и старой, этакой девушкой-вамп. Она знает, что за всем тут – Клавдий и что она – его творение.
– Потрясающе! – ахнула Антея.
– Вот ведь глупость. – Фредерика хотела буркнуть это себе под нос, но голос звучно разнесся по залу, как голос ее отца.
– Это очень оригинальная теория, – мягко вступил сидевший с ней рядом шелковистый Кроу.
– Чепуха. Шекспир слишком силен для таких приемчиков. Если бы он это имел в виду, то было бы ясно всем. Лаэрт думает, что Гамлет завладел ею обманом. Но всего этого просто не может быть.
– А мне невдомек, почему бы нет. Я же говорю вам: я понял, я осознал…
– Вы осознали, – тщательно, точно и непростительно едко парировала Фредерика, – ваши собственные мысли.
Не обращая внимания на кудахтанье Кроу, она повернулась к Александру:
– Александр… Александр, он ведь правда был слишком велик, чтобы…
И тут Александр, слегка приобнявший Дженни, Фредерику подвел.
– Это самый загадочный из всех его текстов, – сказал он еле слышно.
Он тут же рассердился на себя, а потом подумал: «В конце концов, я сейчас не на работе» – и покрепче прижал к себе Дженни.
– А ведь я тебе ничего не налил, – сказал Фредерике Кроу.
– Нет.
– А тебе нужно бы выпить.
– Вы когда-нибудь слышали, чтобы я отказывалась? – Прозвучало нехорошо, и Фредерика мучительно вспыхнула.
Кроу протянул ей холодный бокал и сказал:
– Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Так она снова оказалась в его укромной комнатке, и он снова показывал ей эскизы костюмов: рогатых мужчин и увитых лозами женщин, и его пухлые ручки снова обнимали ее за талию.
