Я тяжело сглотнул.
— Ладно, мам, я пошел.
— Пока, сынок.
Я выхожу из ее кабинета, прохожу приемную, выхожу в коридор и натыкаюсь на табличку в начале другого крыла «Вице-президент К.И. Морозова». На мгновение застываю на месте и просто смотрю на надпись. Тут следовало бы написать совсем другое. Тут следовало бы написать «Журавль в небе». Или «Девушка-мечта». Или «Нежная девочка».
Сам удивляюсь последней мысли. Я совсем не знаю Кристину, но почему-то мне кажется, что никакая она не стерва, как мне про нее все говорили восемь лет. Она самая что ни на есть нежная и ранимая девочка, которую нужно защищать и оберегать.
«Мой герой». Так она назвала меня в детстве. Да, я бы все отдал за то, чтобы снова быть ее героем. Снова ее спасать и защищать.
Но ей это уже давно не нужно.
Всю неделю до нашей с Олей предсвадебной тусовки в «Золотом ручье» я прикладываю усилия, чтобы свести мысли о Кристине к минимуму. Иногда у меня это даже получается. По крайней мере усилием воли мне каким-то образом удаётся больше не представлять Кристину во время секса с Олей. Я намеренно вдыхаю Олин запах, смотрю ей в лицо, запускаю ладонь в ее вьющиеся волосы. Я считаю, это успех.
Я точно решил жениться на Ольге. Видимо, когда-то очень давно я был влюблён в Кристину, но, раз мы с ней не общались восемь лет, скорее всего, эта любовь была несчастливой. Мама права. Почему я должен ломать свою привычную жизнь ради некоего журавля в небе? Ну приехала она в Россию и приехала. Мне-то что?
До вечеринки в субботу мы с Кристиной не общаемся. Она мне не звонит, не пишет. Я ей тоже. А о чем нам общаться? Мы не брат и сестра, не друзья, не любовники. Даже если когда-то очень давно мы с ней все-таки и общались, то прошло уже восемь лет. За эти годы мы не обмолвились ни словом. И если бы она не приехала, то не разговаривали бы до сих пор. Она ничего не знает о моей жизни, я ничего не знаю о ее жизни. Кристина — абсолютно чужой и посторонний для меня человек. Незнакомка.
В субботу мы с Олей приезжаем в «Золотой ручей» к двум часам. Я знаю, что Кристина тут. Ее машина стоит в гараже, а окно в ее комнату открыто. Но я не захожу в дом, чтобы с ней поздороваться. Кристина тоже не спускается. Но при этом ее близкое присутствие все равно заставляет мое сердце биться чаще, несмотря на то, что за все дни с нашей последней встречи, как мне кажется, мне удалось взять себя в руки и настроиться на правильное русло.
Через пару часов постепенно подтягиваются наши друзья. Приезжает Егор с очередной девушкой. Так у него до сих пор и не было ни с кем нормальных отношений.
— Макс, познакомься. Это Настя. — Представляет мне свою новую барби. — Настя, это мой самый лучший друг Максим.
Мы с девушкой жмём друг другу руки, а потом она с голливудской улыбкой отходит за бокалом вина.
— Егор, тебе еще не надоело? — Тихо спрашиваю его, провожая куклу взглядом.
Кузнецов лишь пожимает плечами.
— А что ты предлагаешь?
— Найти нормальную девушку и остепениться.
— Зачем?
— Затем, что ты уже давно не студент. Пора взрослеть, Егор.
Друг тяжело вздыхает.
— Я не хочу серьезных отношений.
— Почему?
— Потому что это больно.
— Откуда ты знаешь? У тебя же их не было никогда.
— Однажды очень давно были. Больше не хочу.
— Когда они у тебя были, Егор? — наезжаю на него, — сколько я тебя помню, серьезной девушки у тебя не было.
— Она у меня была, когда ты меня не помнишь, — и он слегка смеётся.
— В школе что ли? Да ведь ты еще ребёнком был.
— Ага. Вот только чувства мои совсем не детские были. — Кузнецов вздыхает. — Ладно, Макс. Давай закроем эту тему. Мне неприятно вспоминать.
В этот момент к нам возвращается силиконовая Настя, и Егор обнимает ее за талию. Я лишь закатываю глаза и иду к другим гостям. Оля включает музыку, Костян разливает всем алкоголь по бокалам, и тусовка начинает протекать так, как обычно протекали все наши студенческие встречи: весело и беззаботно. Мы знаем друг друга с первого курса, наша дружба проверена временем и нам есть, что вспомнить.
Я полностью отвлекаюсь на друзей, пока неожиданно меня снова не охватывает такое привычное чувство тоски по одному единственному человеку. Я отворачиваюсь в сторону и крепко зажмуриваю глаза, заставляя это чувство исчезнуть. Теперь я знаю, по кому я восемь лет тосковал даже в самых веселых компаниях. Но этого не должно быть, это неправильно.
— Дорогой, ты в порядке? — Подходит ко мне Оля и приобнимает.
— Да, Оль, все хорошо. Голова что-то разболелась.
— Может, таблетку выпьешь? У меня есть «Цитромон».
— Не надо, — открываю глаза и смотрю на нее.
— Точно?
— Да, все хорошо.
Оля мне слегка улыбается, и я целую ее в губы. Какая же она у меня заботливая.
Я возвращаюсь к друзьям, смеюсь их шуткам, участвую в разговоре... Но чувство тоски по ней все равно не проходит. Мне кажется, оно даже усиливается. Я хочу, чтобы она была тут, я хочу с ней разговаривать, я хочу слышать ее смех. Я хочу просто смотреть на нее.
Ведь смотреть мне никто не запретит? Может же брат просто смотреть на сестру? Что в этом такого?
А еще я хочу узнать, какая она на самом деле. Я восемь лет слышал о ней лишь легенды, и, самое главное, верил в них. Но теперь я понимаю, что рассказы об этой девушке не имеют ничего общего с реальностью. Она не такая, как мне о ней все говорили. Она другая. И я хочу узнать, какая именно.
Я ставлю стакан с соком на стол и разворачиваюсь к дому.
— Максим, ты куда? — Останавливает меня Оля.
— Позову Кристину. А то неприлично.
Невеста тут же меняется в лице.
— А она тут?
— Да. Ее машина стоит в гараже.
И, не дожидаясь Олиного ответа, я иду к крыльцу. В доме стоит гробовая тишина. Я поднимаюсь на второй этаж и в нерешительности замираю у ее двери. Я столько раз входил в эту комнату без спроса, что сейчас даже как-то непривычно стучать. Помедлив пару секунд, я аккуратно бью кулаком по дереву.
— Войдите, — раздаётся тихий голос.
Я опускаю ручку и открываю дверь. Кристина лежит на кровати. Я бросаю взгляд на ее лицо, и мое сердце тут же сжимается от боли. Она грустит. Она очень-очень сильно из-за чего-то грустит.
— Ты не спустишься? — Тихо спрашиваю.
— Я там никого не знаю.
— Ты знаешь меня.
Она хмыкает.
— А ты меня нет.
Это, черт возьми, правда. Я тяжело вздыхаю, приваливаюсь к дверному косяку и скрещиваю на груди руки.
