Не знаю, что именно она там услышала, но на губах появилась довольная улыбка.
— Что там творится? — я был тоже не против подслушать, но Кулакова выставила впереди себя руку, запрещая подходить ближе.
— Ничего, чтобы имело к тебе отношение!
Вот колючка. Стояла напротив меня, сердилась, а мне до жути хотелось помириться, чтобы все как раньше было.
— Дин, правда, это письмо — просто идиотская случайность. На самом деле не было никакой мести, я не собирался тебя использовать, обижать. Все, что у нас было — это по-настоящему.
— Угу, конечно, — пренебрежительно выплюнула она, и отошла от двери, за которой продолжалась ругань.
— Что мне сделать, что бы ты мне поверила?
— Ничего не надо, — фыркнула Дина, — можешь, идти к своим друзьям-подругам. Мне и без тебя хорошо.
— Врешь!
— Даже не думала. У нас праздник! Стол накрыт, гости дорогие пришли! — последнюю фразу она произнесла как-то зло, глумливо, без почтения.
— Какие гости? Потный гном с руками из задницы и его странная маманя? — спросил я, раздражаясь. Понимал, что этот нетопырь вообще мне не конкурент, но бесило то, что он может спокойно находится у нее дома, на правах гостя, а меня даже на порог не пускали. А теперь, после проникновенного письма, и подавно не станут!
— Тебя это не касается!
— Касается! Меня касается все, что связано с тобой.
— Ха! Размечтался, — посмотрела на меня свысока, включая ту самую школьную зазнайку.
Мне захотелось ее встряхнуть, пару раз шлепнуть по заднице и поцеловать. Крепко, крепко. Чтобы забыла обо всем и перестала дурью мается. Неужели не видно, что я весь здесь, с ней, увяз и даже не пытаюсь сопротивляться. Неужели не понимает, не чувствует, никакой мести там и в помине не было?
Смотрел на нее такую взъерошенную, боевую и не мог сдержать блаженную улыбку. До чего же все-таки хороша! Дурная маленько, но зато моя. Сколько бы не дергалась, не кололась — не отпущу.
— Что смешного? — она снова начала яриться.
— Не знаю. Ситуация просто такая…глупая. Я себя полным идиотом ощущаю. — просто признался и развел руки, открываясь перед ней, — можешь, мне врезать, если хочешь.
— Вот еще, — фыркнула Кулакова, пренебрежительно сморщив нос.
— Хочешь я встану на колени и буду просить прощения?
Я бы смог, запросто, если бы она этого захотела.
— Нет, — коротко бросила она.
— Тогда…хочешь спою? Это, конечно, то еще удовольствие, но я готов.
— Нет.
— Станцую?
— Нет, — сердито губы поджала, но видно было, что оттаивает потихоньку.
— Тогда скажи, чего ты хочешь? Я все, что угодно сделаю.
Кулакова медленно скользнула по мне оценивающим взглядом сверху вниз, а потом обратно. Хмыкнула, как-то язвительно, и озвучила свои пожелания:
— Тюленя.
— Чего? — опешил я.
— Изобрази тюленя! — потребовала она, складывая руки на груди.
— Ни за что!
— Тогда до свидания, — одарила насмешливым взглядом и взялась за ручку двери, с явным намерением уйти, бросить меня на лестничной площадке.
— Да стой ты! — я схватил ее за руку, вынуждая остановиться.
— Зачем? Тебя может спасти только тюлень, но ты боишься его показать, — Кулакова со скучающим видом рассматривала свой маникюр.
— Я не боюсь.
— Боишься, боишься, — убежденно кивнула и улыбнулась сочувственно.
— Нет!
— Да!
Вот ведь зараза!
— Ладно. Если ты так хочешь, будет тебе тюлень!
Кулакова насмешливо выгнула брови, снова сложила руки на груди и посмотрела на меня выжидающе.
— Ну давай. Я жду.
Я уже говорил, что ненавижу тюленей? Так вот моя ненависть достигла апогея именно в этот момент. Но ради вредной Дины я был готов на все. Поэтому тяжко вздохнул, сложил лапки на груди, представил, что я большой толстый тюлень, лежащий на каменистом пляже, обдуваемом со всех сторон студеными ветрами. Вокруг меня такие же тюлени — сытые, толстые с лоснящимися боками, а над нами в бесконечно синем небе парят чайки.
— Я все еще жду! — Дина бесцеремонно прервала мою медитацию.
— Мне надо настроиться! — огрызнулся я, потеряв единение с природой.
— Тюленя давай! — нагло потребовала Кулакова.
Да на тебе! Нахалка!
— Ау, ау, ау, — пропел и ластами для убедительности похлопал.
Дина уставилась на меня во все глаза, моргнула изумленно, а потом рассмеялась. Я же в этот миг почувствовал себя полнешим кретином. Просто кретинищем. Руки опустил, пальто поправил и насупился, наблюдая за тем, как она веселиться.
— Заканчивай ржать!
— Не могу. Ты и вправду придурок, Северный!
— Я прощен? — сердито задал главный вопрос.
— Ну…не знаю…не уверена. Как-то мало для прощения, ты не находишь? — продолжала резвиться моя сотрудница.
— Знаешь, что…
Договорить я не успел, потому что дверь в квартиру Кулаковых распахнулась.
***
На лестничную площадку сначала вывалился Стас. Увидел меня, сердито вскинулся, но тут же наступил на свои не завязанные шнурки и едва не повалился на пол. Пришлось ловить. Схватил его за ворот и рывком на ноги поставил.
Он как бойцовый петух раздулся, побагровел, скинул с себя мою руку, но напоровшись на мой взгляд, не посмел ничего сказать.
Вот что за народ. Никакой благодарности! Если бы не я — расквасил себе нос, а все туда же, гонору выше крыши.
— Под ножки-то смотреть надо, а то упадешь, бобо будет. — уже пожалел о своем благородном порыве и подцепил его. — Кстати, как пальчик после прошлого раза? Не болит?
Он вспыхнул еще больше, но опять смолчал — пороху не хватило в глаза мне ответить. Зато оскорбленно посмотрел на Дину и скорбно изрек, словно она стала для него разочарованием всей жизни:
— Не думал я, что ты такая!
Кулакова только руками развела и издала губами не очень приличный звук.
— Променять меня, на не пойми что! — горе-жених махнул рукой и начал спускаться по лестнице.
— Шнурки завяжи! — посоветовал ему в след, — а то убьешься, болезненный!
Он зашипел и шагу прибавил. Ну и ладно. Мое дело — предупредить, а дальше пускай сам решает.
Тут из квартиры Кулаковых выскочила его всклокоченная мать, а следом ей неслось:
— Проваливай, и чтобы духу твоего здесь не было! Шалава!
