На улице уже светало. Я не чувствовала себя ни усталой, ни разбитой, как обычно после бессонной ночи. Наверное, сон просто пролетел мимо меня.
— Ну, наверное, все-таки пора расходиться, — сказал Петер. — Хорошо было.
Эрик вдруг очнулся, как от испуга, подался вперед и налил себе еще вина. Координация движений у него была слегка нарушена, и на журнальном столике появилась лужица.
— Еще немножко, — пробормотал он. — И пойдем спать.
Внезапно я почувствовала тошноту и тут же встала.
— Я отойду на минутку…
Пока я шла к туалету по длинному коридору, мимо гостиной, вдоль оливково-зеленых стен с подсвеченными картинами, тошнота немного отступила. Здесь было не так накурено, как в комнате, из которой я вышла. После двух часов ночи я не выпила ни капли вина, пила только воду, но алкоголь давал о себе знать. В голове что-то звенело. Возвращаться в телевизионную комнату, наполненную дымом с характерным сладковатым запахом, перебивающим все другие, разъедающим нос и глаза, мне вовсе не хотелось. Я открыла боковую дверь и вышла на улицу.
В лицо ударил свежий утренний ветер. Я сделала глубокий вдох, еще один. На деревьях в саду пели птицы. Небо было дымчато-розовое, нежного пастельного оттенка. По дорожке, посыпанной гравием, я пошла к домику для гостей. В последний раз Эрик ходил взглянуть на Бастиана и Изабеллу часов в двенадцать. Я открыла дверь и щелкнула выключателем в гостиной. Очень тихо поднялась по винтовой лестнице и остановилась послушать под дверью. Ни звука. Значит, крепко спят. Все в порядке.
Я снова вышла в сад. Тошнота, кстати, совсем прошла. Со всех сторон доносились птичьи трели. Прекрасное утро в роскошном саду с низкими изгородями, кустами, цветами и декоративными водоемами. Хобби Клаудии, как она мне сказала. Несколько лет назад, когда она занялась этим куском земли, здесь был запущенный огород, а сейчас какая красота! И год от года сад становился все краше. Такое хобби показалось мне замечательным, и я решила, что тоже займусь садоводством, как только у нас закончится стройка.
На полпути я остановилась.
Мне навстречу шел Мишель. Уже один его вид — красавец в небрежно расстегнутой рубашке, шальные глаза, восхитительное тело — заставил меня забыть и о птицах, и о цветах… Я не могла думать больше ни о чем, да я и не хотела больше думать. Дай Бог совладать с желанием помчаться ему навстречу и броситься на шею…
У самого угла дома Мишель обнял меня за талию и поцеловал. Чтобы из дома нас нельзя было увидеть, он увлек меня за собой к глухой боковой стене и прижал к ее валунам.
Мои руки скользнули по его груди, мускулистой и крепкой. На мгновение я закрыла глаза. Это было прекрасное ощущение, будто он принадлежит только мне одной. Поразительно, опьяняюще, почти эйфория. Никаких других женщин, пускающих слюни вокруг него, только он и я.
— Мне тебя не хватало, — прошептал он. — Я скучал по тебе.
— А кто была та девушка?
Мишель поцеловал меня в шею.
— Я хочу знать, — настаивала я.
— Какая девушка?
— С которой ты танцевал. Ну та, в цветастом платье.
— Ревнуешь?
Он приподнял уголки губ, глаза смеялись. Ему было смешно!
— Ты ревнуешь?
— Да.
— Не стоит.
Он наклонился, чтобы снова меня поцеловать, одной рукой погладил по спине, а другой выдернул блузку из юбки и моментально сдвинул наверх лифчик. Он знал эту дорогу. Быстрота его действий кружила мне голову.
Утренний ветерок ласкал мою кожу.
Это было опасно, как русская рулетка.
— Не здесь, — прошептала я.
Он укусил меня в шею.
— Я тебя хочу.
— Нет, нельзя! Кто-нибудь может выйти из дома.
— Все спят, пьяные или обкурились. Никто не выйдет.
Его губы скользнули по одной моей груди, рука сжала другую. Я закрыла глаза, уперлась головой в стену. Он провел своим носом по моему и прижался ко мне бедрами, так что я ощутила все, что должна была ощутить. Кровь с бешеной скоростью проносилась по моим венам, она бушевала, пенилась. Я тяжело оперлась о стену. Руки сами собой искали молнию его брюк.
— Я так по тебе скучал, — прошептал он, а потом сказал еще что-то, чего я не разобрала.
Он поднял мою юбку, стянул стринги. Я часто дышала, не в силах сказать ни слова.
Меня будет искать Эрик. И другие могут выйти на улицу. Петер уже четверть часа назад сказал, что пора расходиться.
— Нет… Нельзя.
— Все хорошо. Можно.
— Нет, нет, — я пыталась сохранить остатки сознания.
Если я сейчас его не остановлю, если не скажу «стоп», то никогда больше не смогу за себя ручаться. Я и так зашла слишком далеко.
Чтобы остановить Мишеля, а еще больше — чтобы нас не застукали, я обеими руками взяла его за голову, заставила посмотреть на меня.
— Посмотри мне в глаза, — прошипела я.
Я не знала, как по-французски будет «их — нас! — застали на месте преступления», поэтому сказала просто:
— Я боюсь, понимаешь? Я боюсь.
Похоже, это подействовало. Он меня отпустил.
Я поправила бюстгальтер, быстро застегнула блузку и заправила ее в юбку. Запустила пальцы в его шевелюру и слегка растрепала ее. Мишель мрачно смотрел на меня, он следил за каждым моим движением. Потом застегнул брюки.
— Тебе на самом деле нужно хоть разок зайти ко мне.
— А как же Брюно? — я услышала свой голос словно со стороны.
Мне еще нужно было прийти в себя. Щеки горят, дыхание прерывистое…
Боже мой, неужели это происходит наяву? Неужели это я стою сейчас здесь и договариваюсь о любовном свидании?
Это так и происходит?
— В пятницу вечером его никогда не бывает. Он уходит к своей подружке. Приходи в пятницу.
— Кстати, что знает Брю…
Мишель отпрянул. Он испуганно посмотрел на что-то за моей спиной, а потом сразу исчез, словно растворился. Я осталась одна подпирать стену.
Обернулась, и что вижу? Петер.
Человек с чистой совестью не реагировал бы на появление хозяина так, как я. Мои щеки, и так пылающие, просто загорелись, рот открылся. Я с трудом изобразила улыбку, но она получилась дрожащей, неестественной. Потом схватилась за блузку, проверяя, в порядке ли одежда.
Теперь мне надо было что-нибудь сказать — что-то такое, что сняло бы напряжение, объяснило бы это рандеву
[36] с Мишелем, одним из его рабочих, ранним утром, за углом дома, и в конце концов свело бы эту встречу к чему-то незначительному, совершенно невинному.
