Я убрала руку и отодвинулась.
— Нет, — сказала я задыхаясь. — Нет, не надо…
Мишель меня словно и не слышал. Он был настойчив, а я за себя не отвечала. Если бы он продолжил, я ни за что бы не поручилась. Я позволила бы ему овладеть мною прямо здесь, на месте, в машине, припаркованной посреди улицы. И не просто в машине, а в нашей семейной машине. На водительском сиденье, которое всегда занимал Эрик, и среди вещичек Изабеллы и Бастиана.
Сердце в груди дико колотилось. Надо остановиться, надо сейчас же прекратить это. Я была в смятении. Схватила его за руку.
— Нет, — выдохнула я. — Остановись.
— Что?
Он посмотрел на меня безумными глазами. Они были такими же темными, как грозовое небо. Мишель судорожно дышал и выглядел, надо прямо сказать, неотразимо.
— Нет! — повторила я уже громче, но все еще с трудом переводя дыхание. — Перестань! Нельзя! Прекрати!
В его взгляде мелькнула искра разума, и когда до Мишеля дошло, что я имею в виду, он разжал руки. Подтянул резинку спортивных штанов, откинулся на подголовник и хмуро уставился в ветровое стекло, по которому стекали капли дождя. Прижал ладонь к пояснице, сделав страдальческое лицо.
— Ладно, — услышала я, но он сказал это скорее себе самому, чем мне. — Хорошо.
Я одернула юбку, прилипшую к ногам. Все на мне было мокрым и холодным, и я вздрогнула.
Через десять минут мы выехали из залитого дождем Аркашона.
Еще через полчаса все фитинги, трубы и другие детали уже лежали в машине. Пока Мишель укладывал все это добро, я подписала чек на девятьсот евро.
Все, кто были на складе и в магазинчике, отпускали замечания по поводу нашей промокшей одежды и моих мокрых волос. По поводу погоды и ливня. Должно быть, от нас что-то исходило, нечто неопределенное, но безошибочно улавливаемое окружающими, потому что за одним намеком следовал другой. Все это время я продолжала приветливо улыбаться, делая вид, что ничего особенного не было и быть не могло. А между тем мой мир перевернулся.
Мы опять сели в машину и поехали к Бордо. С тех пор как мы покинули Аркашон, Мишель не проронил ни слова. Я тоже молчала.
Из задумчивости меня вывели какие-то звуки и вибрация. Я не сразу поняла, что это звонит телефон в сумке.
Достала аппарат.
— Алло?
— Симона?
Боже мой, из всех голосов, которые я могла бы услышать, именно этот был голосом моей совести.
Он что-нибудь почувствовал? Возможно ли это? Могут ли люди на большом расстоянии уловить неладное?
— А… да.
Я нервно посмотрела на часы. Почти половина четвертого.
— Ты где?
— Мы едем домой. Мастерская была закрыта на обед, черт бы их побрал! Они открылись только в половине третьего, поэтому мы…
Я в смятении глянула на Мишеля. Сворачивая самокрутку, он вопросительно смотрел мне в глаза.
— …тоже пообедали.
Как это противно. Ужасно.
— А сообщить об этом было нельзя?
— Я… Я тебе звонила, но ты не отвечал.
— Когда это?
— Ну… сразу. В первом часу…
— А сейчас ты где?
Я посмотрела в окно. Конечно, мне пришлось обратиться за помощью к Мишелю, потому что сама я понятия не имела, где мы едем.
— Проезжаем Бордо, — сказал он.
— Проезжаем Бордо, — повторила я.
— Тогда вы будете здесь не раньше, чем через час. Забрать детей тебе, конечно, не удастся?
Это был риторический вопрос. Школа закрывалась в половине пятого. Мы не успевали ни при каком раскладе.
— Ты можешь взять машину у парней и съездить в школу? — наконец включилась я.
Раздражение в голосе Эрика нарастало.
— Хорошо. Мы все равно ничего не можем делать без фитингов.
Я почти слышала его мысли на другом конце линии. На фоне скрежета и стука.
— Впрочем, здесь и других дел достаточно. Мы продолжим завтра. Ты осторожно едешь?
— Да, все в порядке.
— Ну пока.
И Эрик отключился.
Я так и осталась с телефоном, зажатым в руке, уставившись прямо перед собой.
— Эрик? — спросил Мишель.
Я кивнула.
Казалось, это его ничуть не смутило.
Меня затрясло. Вдруг стало холодно. Я только сию минуту осознала ситуацию. И не просто осознала. Паника усилилась, а с нею и дрожь. Единственное, чего мне сейчас хотелось, это как можно скорее обсохнуть. А еще — стереть с себя все следы. Все следы того, что я только что сделала, чему позволила произойти. Я не могла показаться на глаза ни Эрику, ни Изабелле, ни Бастиану, никому, в одежде, которая была на мне, все еще влажной, прилипшей к телу.
— Нам надо высушиться, — сказала я. — Мы не можем вернуться в таком виде.
— Почему?
— Как почему? Как это можно объяснить?
Я подняла руку, чтобы показать. Хлопок прилип к моей коже.
— Мы насквозь мокрые. Разве так можно вымокнуть, пробежав от ресторана до машины?
Так бывает лишь после прогулки вдвоем по пустынному пляжу, когда идет проливной дождь, да и то потому, что вы, упиваясь счастьем, его не заметили. В таком случае можно так вымокнуть. Эрик это увидит. И любой другой человек тоже увидит. Они будут смотреть на тебя, на твою одежду, на мокрые волосы, вдыхать соленый морской воздух, которым пахнешь ты, он, и все поймут. Образы, которые ты спрятала у себя в голове, прокрутятся, как кадры фильма, ясно и отчетливо видимые каждому, кто на вас посмотрит.
Он приподнял плечо. Это был характерный для него жест, ведь обычно все пожимают обоими плечами. Он — одним.
— Мы высохнем, пока доберемся до дома.
— Нет! — я возразила очень резко. — Я так не хочу!
Он закурил и нехотя сказал:
— Можно заехать в Либурн. Там живет одна моя знакомая. У нее есть сушилка.
Мысль, чтобы, промокнув до нитки, поехать вместе с Мишелем к женщине, у которой есть сушильная машина, извиняться перед кем-то, кого я совсем не знаю, раздеваться в незнакомом доме и ждать, пока хозяйка высушит мою одежду, показалась мне сюрреалистической.
Все последние часы казались мне абсолютно сюрреалистическими.
Я отбросила назад мокрые волосы и услышала собственный голос:
— Либурн так Либурн. Отлично! Поехали.
Знакомую Мишеля звали Жанетта. Она была моего возраста или чуть старше. Приветливое, дружелюбное лицо, густые темно-каштановые вьющиеся волосы, которые она убирала под широкую повязку. У Жанетты оказалась соблазнительная фигура с широкими бедрами, а вообще-то она походила на цыганку. Во всяком случае, непрерывно курила. И, пожалуй, пила тоже. Под столом в гостиной стояли три пустые винные бутылки. Ее дом вплотную примыкал к узкому тротуару. Каждый грузовик, проезжавший мимо, вызывал вибрацию, заставлявшую плясать чашки на столе.
