— Офелию — это нормально, — успокоил Данилов. — Главное, чтобы не Дездемону. Все в порядке вещей — нервное напряжение схлынуло, уступив место депрессии. В воскресенье мы с тобой вместе над этим посмеемся. Кстати, можешь дать мне телефон Веры Нечухаевой?
— Сейчас эсэмэской пришлю, — пообещал Денис Альбертович. — А чего вдруг?
— Поговорить надо, извиниться опять же, это ведь с моей подачи ты их уволил…
— Мне, наверное, тоже надо извиниться? — подумал вслух Денис Альбертович.
— Не знаю, — ответил Данилов. — В принципе, ты поступил так, как должен был поступить. Но настроил-то тебя я. А теперь получается, что Вера не принесла эти несчастные ампулы, а хотела унести их домой. Она, конечно, тоже хороша — вместо того, чтобы попытаться все объяснить, пошла на скандал, но моей вины это не умаляет. Не следовало так спешить с выводами… Если они решат вернуться, ты, я надеюсь, их возьмешь?
— Я возьму, — пообещал Денис Альбертович. — Если еще буду заведовать. Что-то у меня плохие предчувствия по поводу Реналова. Сразу их не было, а потом начали одолевать, после того, как я хорошенько обдумал случившееся. Если эта история уйдет в народ, то мне точно не поздоровится. Ты представь, как все выглядит со стороны… Ну а если он помрет, то родственники точно поднимут тарарам. А шансы у него — тридцать на семьдесят, с перевесом в плохую сторону.
— Если сутки после операции прожил, то выкарабкается, — обнадежил Данилов. — И еще у меня есть такая примета — г…юки более живучи, чем хорошие люди. Видимо во вредности есть какая-то особая энергетика. А Реналов — тот еще г…юк, патентованный! Придет в сознание — сам в этом убедишься.
Дениса Альбертовича еще сильнее потянуло в статистики…
— Ну вот, наконец-то, и все! — сказал Данилов Елене, когда та вернулась домой после совещания, затянувшегося чуть ли не до полуночи — обсуждали готовность к отражению очередной коронавирусной волны. — В больнице сегодня задержали заведующую аптекой и ее заместительницу, а саму аптеку закрыли для проверки. Пока что всем необходимым их будут снабжать соседи, у которых, я надеюсь, нет зуба на Дениса.
— Теперь на него будет зуб у главного врача, — заметила Елена. — Такой… я даже слова подходящего не подберу… такого бардака в аптеке главному не простят.
— Ничего страшного, — махнул рукой Данилов. — Если не простят, то снимут и он ничего Денису не сделает. А если простят, то какой тут может быть зуб? И вообще, Денис в этой истории жертва, а не преступник.
— Не имеет значения, кто преступник, а кто жертва. Психология начальства такова, что побуждает избавляться от всех, кто вольно или невольно создает проблемы.
— Не знаю, — Данилов пожал плечами. — Лично я так никогда не поступал.
— Ты — уникум! — улыбнулась Елена. — А я говорю о условно-среднем большинстве. Ну что, на выходных можно отпраздновать завершение этого муторного дела?
— В субботу я работаю, — напомнил Данилов. — У Дениса с кадрами напряженка — один из «полутораставочных» врачей ногу сломал, так что я пока останусь. Воскресные планы будут зависеть от того, как пройдет ночь. К тому же дело еще не закончилось — надо исправить одну ошибку и получить ответ на один вопрос.
— Я смотрю — тебе это занятие понравилось, — усмехнулась Елена. — Не хочешь с ним завязывать, вопросы какие-то придумываешь. Какие могут быть вопросы, если виновница установлена и задержана?
— Да остался один, — увильнул от прямого ответа Данилов. — А занятие и впрямь интересное, затягивает. До сих пор в моем послужном списке были только воры, а теперь к ним добавилась убийца.
— Каких это воров ты ловил? — Елена удивленно посмотрела на Данилова. — Когда? Где? И почему я об этом не знаю?
— Не ловил, а разоблачал, — уточнил Данилов. — Первого — в самом начале работы на «скорой». Он лазил ко мне в шкаф за сахаром, причем не одалживался ложечкой-другой, а брал по-крупному. Сахар — мелочь, но было очень неприятно сознавать, что кто-то шарит в моем шкафчике. Камер наблюдения тогда не было, пришлось искать другие способы. Сосед, работавший на производстве газированных напитков, принес мне немного ацесульфама калия. Это, если ты не в курсе, убойный подсластитель, в двести раз слаще сахара. Я подсыпал к сахару магнезии,
[47] отлакировал ацесульфамом, чтобы не горчило и оставил баночку в шкафчике. Вором оказалась диспетчер Галя, жена преуспевающего автомеханика, у которой было все, в том числе и три шубы — лисья, беличья и норковая. Я бы скорее на заведующего подстанцией подумал бы, чем на нее. А вот же!
— Такие фокусы и мне знакомы, — Елена смущенно улыбнулась, — правда, ацесульфам я не использовала, обошлась сахарином. Но, на мой взгляд, того, кто отсыпал у коллеги сахару или кофе, нельзя называть «вором». Это не воровство, а скорее… хм… рукоблудие.
— Сегодня сахару отсыпал, а завтра деньги из кошелька вытащил, — возразил Данилов. — Дело в принципе, в том, что человек может позволить себе брать чужое, а не в размерах украденного. Помнишь, как доцент Лисоволенко отчитал Диану Брюшкову, когда та попросила дать ей для наблюдения вместо бомжа, какого-нибудь приличного пациента?
Доцент кафедры факультетской терапии Артем Богданович Лисоволенко в юности дважды пытался поступать в Щуку.
[48] Обе попытки оказались неудачными. Срочную службу Лисоволенко оттрубил в санитарах, что и определило его дальнейший жизненный путь. После демобилизации он поступил в Третий мед, затем прошел испытание ординатурой и аспирантурой, но любовь к искусству сохранил. Если он хвалил кого-то из студентов или же, напротив, отчитывал, то делал это так, словно стоял на сцене.
— О, что я слышу?! — воскликнул Лисоволенко, когда студентка Брюшкова захотела другого «кролика» (так циничные студенты называли пациентов, которых им давали для наблюдения и несамостоятельного лечения). — Вы не желаете лечить бомжей?! А как же высокие идеалы гуманизма, без которых в медицине делать нечего?! Слышали бы вас Пирогов и Василенко! Умоляю вас пересмотреть свои жизненные цели, пока еще не поздно! Если вам нравится носить белый халат, то может, лучше податься в парикмахеры? У парикмахеров чистая работа и пахнет одеколоном…
Закончив свое выступление, Лисоволенко обвел взглядом студентов, и уже без театральщины сказал:
— Сегодня не лечим бомжей, завтра — пьяных, послезавтра — стариков, потому что им и так скоро помирать, потом перестаем лечить тех, чья физиономия нам не понравилась… Дальше продолжите сами и вывод тоже сделайте самостоятельно.
Елена задумчиво наморщила лоб, а затем отрицательно покачала головой.
