Чтобы не заработать невроз, Данилов путем логических рассуждений убедил себя в том, что в ампуле был не верапамил, а какое-то другое вещество. Что именно Данилов надеялся узнать в начале следующей неделе. Богатая разнообразием трудовая биография давала ему возможность выйти на химиков-экспертов с трех сторон — через кафедру патологической анатомии, на которую он попал после ухода из родильного дома, через академию, в которой он сейчас работал (академию давно уже переименовали в университет, но большинство сотрудников использовали в обиходе более престижное название) и через токсикологов из Склифа.
Повезло за дежурство только в одном — дочь Иголушкина позвонила в тот момент, когда Данилов принимал нового пациента, так что о смерти отца ей сообщила Древцова и она же выслушала бурный поток угроз.
— Менталитет народа изменился, — констатировала Древцова после того, как рассказала Данилову о разговоре с разгневанной дочерью. — Раньше говорили «вы у меня улицы пойдете мести», а сейчас преимущественно обещают работу кассира в супермаркете. Эта мадам так и сказала: «Вы там все, начиная с главного врача и заканчивая последней санитаркой, станете кассирами, потому что больше вас никуда не возьмут!».
— Для санитарки работа кассиром — это таки карьера! — вяло пошутил Данилов.
На всякий случай он отсканировал историю болезни Иголушкина, чтобы она всегда была под рукой.
— Вы бы лучше утром скопировали, после того, как Денис Альбертович посмотрит, — посоветовала Древцова, наблюдавшая за этой процедурой. — Вдруг он попросит что-то изменить.
— Не попросит! — уверенно ответил Данилов. — История написана так подробно, что в дополнениях не нуждается.
На самом деле его записи были не просто подробными, а архиподробными, потому что любая мелочь впоследствии могла стать толчком для решения этой загадки.
К истории болезни у Дениса Альбертовича замечаний не оказалось. Внимательно ознакомившись с ней, он вздохнул и сказал:
— Теперь вы чувствуете то же самое, что уже который месяц чувствую я. Непонимание, бессилие и тревогу.
Разговаривали они наедине в кабинете заведующего отделением, после утренней воскресной пятиминутки.
— Я слышал, что вас не любят сестры Нечухаевы, — неожиданно сказал Данилов. — Можно узнать, что именно вы с ними не поделили?
На неожиданность Данилов и сделал ставку. Чем неожиданней вопрос, тем труднее дать на него лживый ответ.
— Что мне делить с медсестрами? — ответил вопросом на вопрос Денис Альбертович. — Нечего! Просто я попытался лишить их смысла жизни. Послушал, что они рассказывают о своей матери и дал пару советов по делу, а им это не понравилось. Во-первых, я сказал, что сердечные приступы, которые возникают по три-четыре раза в неделю, очень быстро сводят человека в могилу. Если эти ужасные приступы длятся уже более двадцати лет, то это банальный невроз, а не стенокардия. Давайте маме успокоительное и спите ночью спокойно. Во-вторых, я посоветовал продумать режим питания и подобрать маме эффективное слабительное, которое поможет избежать этих ночных бдений с грелками и выковыриванием какашек из заднего прохода пальцами. А, в-третьих, я спросил — если мама ходячая и адекватная, то почему нельзя надолго оставлять ее одну дома? Почему, когда одна сестра сменяет на дежурстве другую, то освободившаяся должна стремглав нестись домой? Я в окно видел, как Надежда однажды чуть под «скорую» на территории не попала, потому что бежала, не глядя по сторонам. Что с мамой случится, если она лишние полчаса одна дома побудет? Я с добрыми намерениями все это сказал, потому что теток реально жалко, у них с такой мамой никакой жизни нет. Но они так обиделись… Вы даже представить не можете, какой скандал получил я на ровном месте! Надежда орала, что она не позволит называть ее маму симулянткой, хотя это слово я не употреблял, а Вера обозвала меня бессердечным эгоистом и еще по-всякому, но в цензурных пределах. И с тех пор они на меня волчицами смотрят. Нет, верно говорят, что добрыми намерениями дорога в ад вымощена! Ну кто меня за язык тянул?
«Разумеется, в глубине души они свою мамашу ненавидят, потому что надоела он им хуже горькой редьки, — подумал Данилов. — Но в то же время они ее любят, она их кумир, которому обе они ревностно служат, причем, небось, еще и соревнуются друг с другом, кто лучше о маме позаботится. И тут заведующий отделением лезет со своими совершенно правильными, но абсолютно неуместными замечаниями. Смысла жизни хочет лишить… Тут же элементарный капкан — если признать, что мама, в целом, в порядке, то получится, что весь этот многолетний перманентный героизм был необоснованным. Получается, что они напрасно испортили себе жизнь, не повыходили замуж, не нарожали детишек и прочее такое… Для собственного спокойствия нужно продолжать делать вид, будто мама тяжело больна и без их помощи сразу же погибнет… И горе тому, кто попытается, кто осмелится доказать обратное… Мотив? Еще какой! В их бедной разнообразием жизни Денис Альбертович спокойно мог стать воплощением вселенского зла. А прежний заведующий, должно быть, им сочувствовал или просто притворялся сочувствующим, вот они его и боготворили…».
Задерживаться в отделении после дежурства Данилов не стал. Не то было состояние, да и настроение тоже, чтобы заниматься наблюдениями. Все мысли вертелись вокруг пациента Иголушкина, смерть которого могла «аукнуться» жалобой, а в такой ситуации любая жалоба могла повлечь за собой очередную комиссию, от которой вряд ли будет толк… Одна нервотрепка, которая еще сильнее осложнит работу.
Сделав из дома несколько звонков бывшим коллегам, Данилов вышел на некую автономную некоммерческую организацию, которая проводила судебные экспертизы и различные исследования для всех желающих и платежеспособных. Контора работала без выходных. Данилов приехал туда к часу дня и оплатил срочное исследование по двойному тарифу. Ответ обещали дать завтра, после двенадцати. Мысленно поворчав по поводу срочности, которая растягивается на целые сутки, Данилов запасся терпением и, желая отвлечься от бесплодных размышлений, занялся «ревизией» своей докторской диссертации. Спасибо Елене, которая, хорошо зная своего мужа, не лезла к нему с утешениями и советами, от которых на душе становится еще тоскливее.
В понедельник, ровно в полдень Данилов получил экспертное заключение, согласно которому «в представленной для исследования вскрытой ампуле был обнаружен альфа-[3-[[2-(3,4-диметоксифенил)этил]метиламино]пропил]-3,4-диметокси-альфа-(1-метилэтил)бензолацетонитрила гидрохлорид, известный под коммерческими названиями „верапамил“, „изоптин“, „финоптин“, „верогалид“ и др.».
— … … …! — сказал Данилов, ознакомившись с заключением. — …! Вот же кирдык-кавардак!
В парадоксальную реакцию на верапамил не верилось совсем. В другом месте, возможно, и поверилось бы, но только не здесь, в про̀клятом отделении. Или не про̀клятом, а прокля̀том, все едино. И что же в активе у великого сыщика? А в активе у великого сыщика только одна подозреваемая — медсестра Вера Нечухаева. Вышедшую недавно после трехлетнего отсутствия медсестру Таню Муратову подозревать абсурдно, поскольку у нее есть алиби, если это можно так назвать. Многодетную доктора Древцову подозревать глупо. Максимум на что она способна, так это слетать пулей к себе домой во время дежурства, чтобы убедиться, что все ее чадушки сыты-здоровы и занимаются тем, чем им положено заниматься. Опять же, у нее нулевой мотив — Денис Альбертович дал ей возможность работать рядом с домом. Привычный доводить любое дело до конца, Данилов все же навел справки о Древцовой в третьем госпитале ветеранов войн.
