Но сильнее всего на Данилова подействовала такая картина. Когда Древцовой понадобились телефонная зарядка, она вытряхнула содержимое своей огромной, похожей на баул, сумки на стол, вытянула из кучи вещей и бумажек искомое, а затем сгребла кучу обратно в сумку. У человека, способного методично выстраивать и осуществлять коварные планы не могло быть ни такой сумки, ни таких манер.
Работала Древцова ответственно, без пофигизма, но немного заполошно — суетилась, по нескольку раз повторяла распоряжения для медсестер, пациентов осматривала подолгу, тоже с повторами. Уже и отойдет было от койки, а затем вернется и снова примется выслушивать легкие или пальпировать живот. Нет, если бы она строила какие-то козни, то спалилась бы сразу.
Вторая дежурная медсестра, Таня Муратова, тоже не представляла интереса для расследования, поскольку вышла на работу после отпуска по уходу за ребенком только в середине февраля. «Неинтересное какое-то дежурство, — с сожалением подумал Данилов после обеда. — Кроме Веры и заняться-то некем».
Подумал — и сглазил. Спустя несколько минут в зале заверещал монитор. Выскочив из ординаторской, Данилов увидел, что пациент Иголушкин выдал приступ наджелудочковой тахикардии
[23] с частотой сто шестьдесят ударов в минуту. Давление он держал, а ширина желудочкового комплекса QRS на кардиограмме не была увеличена, поэтому Данилов решил купировать приступ при помощи верапамила, который в данном случае подходил идеально. Медсестра Вера заряжала шприц на глазах у Данилова, а затем сразу же начала вводить препарат в трубку капельницы, подсоединенной к «подключичке».
[24]
— Медленно и до половины! — дважды повторил Данилов.
Пациентам с печеночной и почечной недостаточностью все препараты назначаются в уменьшенных дозировках, а в инструкции к верапамилу написано, что при этих состояниях его следует применять с осторожностью.
Введя половину раствора, Вера остановилась и посмотрела на Данилова. Данилов же смотрел на монитор, который вместо ста шестидесяти сокращений в минуту показывал уже сто восемнадцать.
— Еще половину от того, что осталось, так же медленно, — сказал Данилов.
Вообще-то опытной медсестре про медленное введение противоаритмического препарата можно было бы и не напоминать постоянно, но в отделении была особая ситуация и Данилов считал нужным дословно проговаривать все свои назначения вне зависимости от опытности исполнителей. Мало ли что? Вдруг какая-нибудь особо коварная медсестра начнет строить дурочку в стиле «а мне доктор не сказал».
Едва Вера возобновила введение препарата, как частота сердечных сокращений начала уменьшаться с катастрофической скоростью.
— Стоп! — скомандовал Данилов. — Кубик адреналина в вену!..
Монитор снова заверещал. Экран разделила надвое горизонтальная линия…
— Стимулятор!
Данилов стукнул кулаком по грудине пациента. Линия на мониторе продолжала оставаться ровной. Несколько лет назад «светлые умы» (кавычки неслучайны) отечественной реаниматологии пытались запретить удар по грудине в случае остановки сердца как опасный для жизни. Правильно нанесенный удар может быть опасен (и то, чисто теоретически) для пациента с бьющимся сердцем, которое от удара может остановиться. Но если сердце уже остановилось, правильный удар по грудине вреда не нанесет, а вот пользу принести может. Нужно только бить в определенное место и с определенной силой. Цель — не проломить грудную клетку, а вызвать сотрясение находящихся в ней органов. От подобной «встряски» сердце может «завестись».
Однако, не помогли ни удар, ни адреналин, ни наружная электрическая стимуляция сердца через два электрода, которые Данилов сначала наложил на грудину и левый бок Иголушкина, а затем, когда Древцова помогла приподнять пациента, переместил боковой электрод на спину. Спустя сорок минут после остановки сердца Данилов прекратил реанимационные мероприятия. Вообще-то их можно было прекратить и десятью минутами раньше, но всегда же бывает жаль своих трудов и кажется, что еще немного, еще чуть-чуть — и желаемый результат будет достигнут. Увы, не в этот раз.
— Отдохните немного, — сказала Древцова. — На вас лица нет.
— Спасибо, Лидия Васильевна, — ответил Данилов. — Мне действительно нужно пять минут для того, чтобы восстановиться.
На самом деле восстанавливаться не было никакой необходимости. Бывали в жизни случаи, когда приходилось реанимировать несколько пациентов подряд, без передышки или же заниматься двоими умирающими одновременно. Пять минут были нужны для умственной работы, от которой не хотелось отвлекаться — проанализировать все действия Веры и прокрутить в уме в замедленном режиме ход событий, пока эти события свежи в памяти, а также заглянуть в историю болезни, которую сам заполнил каких-то три часа назад. По логике вещей и всем правилам медицины сердце пациента Иголушкина не должно было остановиться от медленного внутривенного введения относительно небольшой дозы верапамила. Но был ли в ампуле верапамил?..
Незаметно для медсестер, снимавших с трупа электроды и катетеры, Данилов вытащил из металлического лотка, стоявшего на прикроватной тумбочке, пустую ампулу из-под верапамила и внимательно рассмотрел ее в ординаторской. Форма и размер ампулы ничем не отличались от хорошо знакомых Данилову ампул этого препарата и этикетка тоже была «родной», ровно наклеенной и абсолютно гладкой. Непохоже, чтобы ее переклеивали с одной ампулы на другую. На всякий случай Данилов потер этикетку смоченным в воде указательным пальцем. Палец не окрасился. Данилов взял на сестринском посту стерильную баночку для анализов, положил туда ампулу и спрятал баночку в свою сумку. Затем он пролистал историю болезни Иголушкина, словно пытался найти в ней то, чего сам не писал, посидел несколько минут в молчаливом оцепенении и начал описывать приступ наджелудочковой тахикардии и все, что за ним последовало. Писал быстро, но как-то отстраненно. Мозг составлял фразы и передавал команды рукам, но все это происходило где-то там, на задворках сознания, в котором пульсировал вопрос: «Почему?!!». Эта пульсация отозвалась болью в затылке, но сейчас Данилову было не до нее. Душа болела гораздо сильнее, нелогичность произошедшего невероятно угнетала, а перспектива предстоящего разговора с дочерью Иголушкина угнетала еще сильнее. Вроде бы и прав кругом, упрекнуть себя не в чем, но Иголушкин умер… Да, разумеется, прогноз у него был неблагоприятным, но прогноз прогнозом, а умер он в момент купирования приступа тахикардии… И купировал этот приступ Владимир Александрович Данилов, а не Александр Сергеевич Пушкин и не Михаил Афанасьевич Булгаков. Как говорил доцент Леденев с кафедры судебной медицины: «кто руку приложил, того и вина». Но почему?
