Улыбчивый официант решил проводить актеров до их столика. Для этого он выбрал путь, который минимально отделял меня от актеров. Всего лишь один стол и немного пустого пространства для передвижения. Мебель в этом кафе стояла в хаотичном порядке, но не тютелька в тютельку. Оставалось достаточно места для свободного перемещения. По головам никто не ходил.
Так получилось, что первым к столику шел Деймон. За ним Том и Циркач. Замыкающими были Ирландец и Отис. С каждым новым шагом молодых людей мне все меньше хватало кислорода. Мысли в голове шумели, как волны, ударяясь о скалы. Они заглушали все посторонние звуки: разговоры, смешки, музыку. Я не слышала ничего, кроме шагов людей, которые занимали все мои мысли. И особенно одного из них. Том шел с серьезным выражением лица и смотрел прямо перед собой, не поворачивая голову. А поверни он ее, точно бы встретился с моей бледной физиономией. Вся кровь с лица перекочевала в сердце.
Когда до столика, за которым я сидела, актерам оставалось всего три шага, я почти потеряла сознание.
«Что сделать? Помахать ему? Улыбнуться? Что… что сделать?» – плясали нелепые мысли в моей голове.
Два шага. Один.
Когда мы поравнялись, я подняла руку, чтобы поприветствовать Тома, но он прошел мимо. Не повернулся. Не посмотрел. Не поздоровался. Следом прошел Ирландец. За ним – Отис. Мне показалось или младший близнец слабо кивнул? Настолько слабо, что этого можно было с легкостью не заметить. Но я заметила, потому что смотрела на них слишком пристально.
Актеры расселись за столом. Оборачиваться, чтобы посмотреть их точное местоположение, я не стала. Вместо этого взяла телефон, открыла Фейсбук и проверила – нет ли новых сообщений. Например, от знакомого Джейн, который должен был «завалить работой после обеда». Никаких новых писем не оказалось.
Я вздохнула и отложила телефон в сторону трясущимися руками. В этот момент официант, который убирал осколки и еду с пола, уже извинялся перед администратором заведения.
«Какая же ты слабая! – подумала я в гневе. – Встретила Тома, и все – растеклась по кафе растопленным маслом».
Больше всего я ненавидела себя, когда становилась размазней. Но хуже всего – быть влюбленной размазней. Сразу теряешь всякое самообладание, предаешься розово-приторным мечтам, которые построены на фантазиях, а не на прочном фундаменте реальности. Всего на минуту, но я забыла о цели, которую преследовала почти полтора месяца (всего лишь полтора?).
Девушки, когда влюбляются, дурнеют, как наркоманы. И теперь я испытала это на собственном опыте. Влюбленность – штука страшная. Вырывает из реальности с корнем. Причем безжалостно и очень быстро.
«Ты – журналист. И точка», – подумала я со злостью. Эта мысль взревела во мне, как старый и умирающий электродвигатель. Я злилась на себя и на свою реакцию, когда в кафе появились актеры театра. Актеры, которые в последнее время были для меня гениями театрального искусства, но вместе с тем стояли на одной ступени с серийными убийцами.
– Гении гениями, но они что-то скрывают, – пробормотала я. В это время мимо проходил официант, который провожал актеров до их места.
– Вы это мне? – спросил он.
– Да, спасибо за вкусный чай, – я улыбнулась. Счет просить не потребовалось. Кевин за все расплатился. Из-за новостей об Эндрю я не смогла притронуться даже к напитку.
Снова вспомнив о деле, розовая пелена спала с глаз, и они блеснули хитрецой. Я почувствовала уверенность. Ту самую уверенность, с которой солдат идет в свой последний бой.
– Рады, что вам понравилось, – паренек поклонился и ушел по делам.
Сразу после этого я подумала, что отец в какой-то степени был прав. Журналисты – бесчувственные роботы. Когда дело касается работы, они отключают сердце и включают мозг. Я встала со стула, надела маску уверенного человека, развернулась и, встряхнув волосами, пошла к столику, за которым сидели актеры.
Странно, но, приближаясь к молодым людям, я не ощущала страха. Только злость. И уже не к себе, а к ним.
Первым на меня посмотрел Отис. Легкое удивление, смешанное с паникой и страхом, мелькнуло в его взгляде. Не «ого, это же та журналистка Сара Гринвуд». Нет. Скорее, «она к нам подходит, О БОЖЕ». Это говорило только об одном – младший близнец видел меня, когда я сидела за столиком у окна.
Отис смотрел на меня слишком пристально, чтобы этого не заметили остальные. Спиной ко мне сидели двое – Том и Циркач. И Циркач, в отличие от Харта, тоже обернулся узнать, что случилось. Когда наши взгляды встретились, он зло ухмыльнулся и тут же сел прямо, вернувшись к изучению блюд. Я его не волновала.
– Привет, – сказала я и улыбнулась. Я встала между Томом и Циркачом. Для большего эффекта оперлась правой рукой о спинку стула Тома. – А я смотрю: вы или не вы.
Я окинула всех взглядом. Актеры молчали, сверкая проклятыми масками, набитыми на шеях. Их татуировки сильно выделялись на фоне бледной кожи.
– О, Сара, привет! – вдруг воскликнул Отис, понимая, что молчание затянулось. – Как у тебя дела? Ты какими судьбами? Давно пришла?
Поток его вопросов вскружил голову, но я не подала виду и продолжила приветливо улыбаться, будто не заметила, что тату Отиса изменилось. Маски были ярче, чем в нашу последнюю встречу, но все же не такие четкие, как у других актеров.
– Давно, собиралась уходить, а тут…
– И почему не уходишь? – язвительно поинтересовался Деймон. Он беззаботно перелистывал меню, не глядя на меня.
– Как некрасиво, брат, – заметил Отис, обращаясь к мистеру Дарси двадцать первого века. Потом младший близнец снова перевел взгляд на меня: – Не обращай на него внимания. Он не в духе – забыл текст на репетиции. И как обычно думает, что виноваты все, кроме него. Да, Деймон?
– Вообще-то, Деймон прав, – сказал Циркач, отложив меню на стол.
– Как вас зовут? Сара? – спросил Ирландец, который все это время молча следил за ходом событий. – Вы – журналистка, верно?
– Да, она журналистка, – холодно ответил Том и, подвинув стул (чуть не отдавив мне ногу!), встал и посмотрел на меня сверху вниз. Потом он взял меня за запястье ледяной рукой и, ничего не говоря, потащил к выходу.
– Приятно было встретиться с тобой, Сара! – услышала я голос Отиса, доносившийся до меня, как из закрытого сосуда. Его голос стал глух. Его перекрывали удары сердца, разрывающие грудную клетку. Пока Том вел меня к двери, я поняла, как глупо и неестественно вела себя перед актерами.
Когда мы вышли на улицу, дождь все еще шел. Я сразу вспомнила такой же дождливый день из недалекого прошлого, когда Том провожал меня до остановки. У него был черный зонт с посеребренной ручкой и теплая рука, которой он схватил меня, когда я постеснялась прижаться к нему ближе.
В этот раз у Тома зонта не оказалось – он оставил его в кафе. Я пришла на помощь – открыла свой над нашими головами, чувствуя, что мое сердце не выдержит такой близости с человеком, от одной мысли о котором кружилась голова и подгибались колени.
