– Подожди, – перебил ее папа. – Давай про сегодня. Ты сегодня бегала. Правильно? Где ты бежала?
– По Фонтанке… Мимо Невы еще.
Профессор принялся рыться в чешской горке. Выудил бумажный квадрат, сложенный в несколько раз. Развернул. Карта Петербурга.
– Сможешь наметить маршрут?
– Зачем?
– Мань, нарисуй, как бежала, а?
Кьяница протянул Маше огрызок карандаша, разложил карту на столе. Включил настольную лампу. Она принялась чертить свой маршрут. Троицкий проспект, Коломна, Нева, площадь Труда, Никольский собор, Садовая… Кьяница и папа склонились над картой. Кьяница бессловесно показывал что-то папе кукольным пальцем. Ткнул в несколько точек, Маша не успела уловить, куда именно, а потом опустил перст на Троицкий собор и несколько раз стукнул по поверхности карты. Поднял на папу увеличенные глаза.
– Видишь это, да?
– Вижу. Ты хочешь сказать, что…
– Погоди, Федь. Сядь. Расскажи, что сегодня было в соборе. Только ничего не пропускай!
– …первый раз за это время этот удар был направлен внутрь меня самой, а не наружу… – спустя несколько минут окончила Маша.
– Слушай, а зачем… – Папа сверкнул стеклами очков. – Как ты вообще попала в Троицкий?
– Хотела свечку поставить…
– С каких пор ты в церковь ходишь?
– Потянуло, – смутилась Маша.
– Ладно, – профессор вдруг хлопнул в ладоши, – предлагаю в лаборатории посмотреть, что мы имеем. Чтобы все, здесь сказанное, подтвердить. – Он покрутил пальцем в воздухе.
– У меня, кстати, еще ее ЭЭГ есть…
– А чего энцефалограмму делали?
– Она ведь не заикалась с тех самых пор. Было непонятно…
– Теперь тебе уже ЭТО понятно?
– Нет, Саш…
– Когда вы мне объясните, что это? – Маша капризно обратилась к обоим. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Родион.
– Ого! Вот так гости! – Родион тотчас вошел в комнату, разводя руками.
– Здравствуй, сын. – Профессор Кьяница, к удивлению Маши, не пожал руку Родиона, а ласково приобнял его. – Как видишь, я не один.
Родион поцеловал Машу в щеку, не стесняясь папу, которому протянул руку и представился.
– А вы что же знакомы между собой? Это мой старый коллега, Федор Депре, я тебе о нем говорил.
– Папа много рассказывал о ваших былых экспериментах!
Это радостное расшаркивание отвлекло всех от нависшей в воздухе тайной проблемы.
– Ты ведь, наверное, заниматься пришел, я и запамятовал… – Профессор хлопнул себя по лбу. – У нас тут небольшие пертурбации. Все вместе едем в университет!
– Вот как? И Маша едет? Может, мы с тобой пока…
– Она в первую очередь едет.
– Саш, можно тебя на два слова. – Папа увлек Кьяницу к окну, и, склонив головы, они стали тихо переговариваться. Родион схватил кота.
– Что это тут происходит? – спросил он Машу.
– Даже не знаю, как сказать… Кстати, я бегала… Ты был прав. Что-то такое необъяснимое и правда включается.
– Вот видишь! Что я говорил?
– Все, мы порешали. – Папа взял Машу за плечо. – Едем вместе.
– По дороге обсудим твою задачу. – Кьяница повлек Родиона к выходу из комнаты, и, не переставая переговариваться, компания поспешила на улицу.
* * *
Всю дорогу в машине профессор Кьяница тоном, каким он читал лекции, расспрашивал Родиона о решении какой-то замысловатой задачи. Маша озадаченно смотрела в окно, папа периодически ободряюще похлопывал ее по коленке, а дочь кидала на него вопросительные взгляды. Присутствие Родиона не давало говорить о происходящем открыто. А профессор и папа были как будто этому только рады.
– Замечательный, Федор, у тебя автомобиль, – Кьяница взялся руками за подголовник водительского кресла, – сколько же такой нынче стоит?
– От комплектации зависит… – Папа смотрел на дорогу.
– Это тебе не на метре, конечно, ноги стирать, – продолжил Кьяница.
Папа не ответил. Они припарковались около невообразимо длинной политеховской ограды.
– А что вы там хотите-то? – спросил Родион рассеянно, когда все вместе двинулись по направлению ко входу в главное здание.
– В лаборатории проверить одну вещь, – ответил ему папа. Они с профессором обогнали Машу и Родиона и пошли впереди.
– Чего они задумали, а? – Родион щурился на солнце.
Они поднялись по лестнице и проследовали по запутанной системе коридоров, миновали пару этажей, оказавшись под самой крышей. Наконец профессор выудил из кармана гремучую связку ключей и отворил небольшую, по сравнению с дверью аудитории, в которой он демонстрировал Маше листы с экзаменационными ответами, дверку. Внутри стоял запах, похожий на аромат заброшенных книжных шкафов, лишь с тем небольшим отличием, что был сдобрен ноткой озона. По вытертому линолеуму Маша шагнула в пространство, напоминавшее склад, густо заставленный разнокалиберными приборами: изоляторами, металлическими шкафчиками с кучей разноцветных кнопок, щитками и вольтметрами. Посередине в квадратной клетке она увидела здоровенную, похожую на шар под корабликом Адмиралтейства серебристую сферу.
– Что это?
– А это трансформатор такой. – Профессор тем временем уже по-хозяйски рылся в исполинском деревянном шкафу, полки которого были уставлены сотнями старых картонных папок, отворив стеклянную библиотечную дверцу.
– Давненько я тут не был, – выдохнул папа, озираясь.
– Да уж, – отозвался Кьяница. – Пожалуй, с того дня, Федь.
– С какого дня? – подал голос Родион. Он подошел к клетке возле сферы и попытался просунуть ладонь сквозь мелкую сетку.
– Ничего там не трогай, – окликнул сына профессор, выбираясь из недр шкафа. Опустил круглые очки на нос и с какими-то бумагами в руках подступил к Маше.
– Значит, задача сейчас такая… – Глазами он продолжал шарить в бумагах. – Ты, Мария, встаешь вон на ту штуку, на изолятор. Иди-иди, не робей.
– Как я, по-вашему, на нее залезу? – Маша оглядывала ребристый изолятор из белого фарфора размером с уличную урну.
– Да вот так и вставай, – папа лихо вскинул ногу на изолятор, – или… можешь сесть, в принципе. Только ноги на землю не ставь. Хотя… У тебя подошва резиновая? – Он наклонился и пальцем потрогал подошву ее кеда. Маша опустилась на изолятор, как на кухонную табуретку. Профессор Кьяница выудил откуда-то похожий на прибор для кардиологического скрининга серый прямоугольник с небольшим экраном и водрузил его на пол рядом с Машиными ногами.
– Что вы делаете? – Родион с любопытством наблюдал за суетливыми движениями отца.
