Через десять минут Маша была на улице и большими горькими глотками пила пиво из Ваниной бутылки. Они брели сквозь ночь, веселые, пьяненькие. Маша слушала шуточки ребят о завтрашнем экзамене, парни махали руками, вскрикивали. Когда взбегала домой по лестнице, телефон завибрировал. Маша проигнорировала сообщение, потом чистила зубы, кралась мимо комнаты родителей, чтобы мама не окликнула, укладывалась, а перед самым сном все-таки заглянула в телефон. На экране сияло сообщение от Юли.
Оно состояло всего из двух слов.
«Брось его».
Маша набрала Юлин номер. Но сколько бы ни звонила ночью, утром, пока собиралась в школу, ехала в метро и пока телефон не вынула из ее рук со словами «Выключаем, сдаем, забираем после сдачи работы» их морщинистая учительница по русскому, Юля трубку так и не подняла.
Сдавали сочинение по русскому языку и литературе. Маше попался «Гранатовый браслет». Она писала: «В повести автор рассказывает историю неразделенной любви: Желтков любит Веру, но не может быть с ней. Обстоятельства против этой пары. Во-первых, у них разное положение, Желтков страшно беден и является представителем другого сословия. Во-вторых, Вера замужем. В-третьих, она верна мужу и ни за что не согласилась бы изменить ему. Это лишь основные причины, почему герои не могут быть вдвоем. Казалось бы, при такой безнадежности невозможно продолжать во что-то верить. А если не верить, чем питать чувство любви, лишенное даже надежды на взаимность? Желтков смог». Пока проверяла орфографию, задумалась. В современном мире никаких сословий давно нет. Но как тогда трактовать то, что Шалтай постоянно напирает на ее причастность к сословию мажоров? В школе одни месяцами не меняли платьев, а другие наматывали на шею утыканные логотипами брендов шарфы, стоящие в несколько раз больше зарплаты любого учителя. Однако вещи и деньги родителей все равно не мешали людям общаться. Кем они станут, было пока неясно: все поступали в разные вузы, собирались получать профессии, работать. А сейчас оканчивали школу. На Малой же Садовой многие ребята начали работать, снимали квартиры отдельно от родителей, кто-то был музыкантом и собирался посвятить жизнь концертам и гастролям. Конечно, Маше хотелось скорее окунуться в независимость. Представить себе, как она еще пять лет будет, словно в школу, ходить в университет и терпеть родительское давление по поводу каждого экзамена, было совершенно невыносимо. Хотелось, чтобы ее поскорее оставили в покое.
Она сдала несколько сложенных друг в друга двойных листков своих умозаключений о Желткове и княгине Вере, решив, что в ее истории с Шалтаем Желтков – однозначно она, и спустилась в гардероб. По пути включила телефон. Вестей от Юли все еще не было. Маша не стала ждать никого из одноклассников: Ванечка и остальные, судя по их обреченному виду, собирались зависнуть в классе до самого упора в надежде на то, что, когда останется человек пять, русичка начнет помогать. Побрела в сторону Садовой. Что это за странное сообщение? На Невском купила мороженое и набрала номер Шалтая. Он тоже не взял трубку. Если у него дома и правда состоялась вечеринка, наверное, еще не проснулся. Малая Садовая пустовала в такую рань. Но на подоконниках сидели двое: Дырявый и незнакомая Маше девушка с короткой стрижкой и жирно подведенными глазищами.
– Хай! – Дырявый вскочил, как только она подошла, чмокнул Машу в щеку и тут же добавил: – Долбанешь меня током? – От него сильно пахло спиртом.
Маша решила, что ослышалась.
– Шалтай вчера доказывал, что ты телефоны можешь от рук заряжать. Да. – Он схватил ее руку и потряс ей в воздухе. – От этих самых нежных рук! – Он закашлялся и захихикал.
– Что за бред? А ты был у него в гостях?
– Там много народу тусило… да Вова белку схватил. Приносил допотопные трубки, типа это ты их зарядила. Совсем душный стал…
– Не знаю… – Маша принялась рыться в рюкзаке в поисках сигарет.
– Да он звезду поймал. Из-за концерта. Чесал, что его гитару будешь ты питать. Как генератор… Там, кто накуренный был, по полу со смеху катались… Слушай… А у тебя кеш с собой есть? Мож, возьмем бухнуть?
– Есть. – Она протянула ему мятую сотню. Вообще, это было невиданной щедростью, но сейчас Маше было побоку.
– О! – восторженно выкрикнул Дырявый, разглядев номинал купюры. – Так ты сегодня фея похмелья! Малыш, сходишь за пивком? – Он повернулся к девице, которая все это время занималась распутыванием браслетов на худом веснушчатом запястье. Девушка поднялась, недовольно цапнула сотню и удалилась в сторону входа в магазин.
– Это Светка. – Дырявый щурился на солнце. – Моя пассия новая… Да что ты стоишь, садись!
– Я постою, – отрезала Маша. – Скоро уходить нужно.
– Куда? Шалтай тебя явно не ждет. – Дырявый наклонил голову. Говорил он таким алкоголично-саркастичным тоном, что невозможно было разобраться, всерьез он или просто издевается.
– Это еще почему? – Маша приставила ладонь ко лбу, чтобы заслонить взгляд от солнечных лучей и внимательнее рассмотреть мимику Дырявого.
– Он сказал, вы все…
Дырявый заерзал на подоконнике, словно ему что-то мешало сидеть. Его штанины покрывали черные следы почвы, он явно где-то валялся совсем недавно. Возможно, они с девицей даже спали в траве на Манежке, как делали многие бомжи. Некоторые ребята с Садовой там спали, когда не получалось найти вписку, пьянка во дворах затягивалась и кто-то не успевал на метро.
– Я вчера так выкупил, что он с Юлькой теперь.
– Почему? – Маша сглотнула.
– Да епрст. – Она заметила, что он картавит. – Наверное, мне стоит заткнуться…
– А что они… Что было-то?
– Слушай, это ваши дела, – он пожал плечами и посмотрел на Машу равнодушно и даже раздраженно, – не хочу я быть гонцом-самоубийцей. – Его взгляд обратился вбок, мимо нее. У Маши в голове пронеслось, что на нее последнее время никто не хочет смотреть. Все отводят глаза.
– Дыркин, скажи мне, что там было? А?
– Я не видел ничего. Честно. Маша, давай они тебе сами скажут.
– Так я звоню, они трубки не берут! Послушай… – Машин голос срывался. – А ты не можешь со мной туда поехать?
– Ты сбрендила, мать? Да я только из этой задницы досюда докатился на пяти трамваях. Не спал толком. Нет уж. Да ты выпей с нами пивка лучше…
В это время к ним подошла девица и протянула Дырявому две баклахи пива.
– Пойдем в «Ромашку» с нами, Мань. – Дырявый приобнял ее. Это «Мань», обращение, которое использовал папа, этот доверительный тон повлекли, загипнотизировали Машу. И она поплелась за ними во двор, который на Малой Садовой называли Ромашкой, потому что там на песке стояли детские качели в виде мутантской ромашки.
– Ты чего такая грустная? – спросила Машу эта девчонка с короткими волосами, когда они уселись на скамеечки, что стояли на детской площадке. Дырявый ушел в ларек по соседству с двором, чтобы купить стаканчики, оставив баклажки на земле рядом с ногами девочек.
