– Да, мне вначале постоянно казалось, что я могу как бы прямо тобой двигаться. Но потом осознала, что ничего не выйдет, и стала просто твоим пассажиром. Как на автобусной экскурсии в Финку.
Маша перевела взгляд на деревья за окном, а потом спросила:
– А если… Если я не хочу, чтобы ты видела мою жизнь?
– Тут ничего не сделать. Мне это неподвластно. – Лиза развела руками.
– Как это не сделать? Не закрывай глаза во время капельниц. И все.
– Мне скучно тут.
– Но это неправильно. И просто-напросто мерзко! Долго ты будешь принимать эти капельницы?
– Еще полгода. – Лиза ухмыльнулась, и ее глаза недобро блеснули. Или Маше так показалось.
«Хоть мысли не читает, и на том спасибо», – подумала Маша, когда вышла из больницы и зашагала к Литейному. Больше Лизу решила не навещать.
* * *
Когда Маша набирала код на двери парадной под привычное пиканье домофона, от тьмы в арке слева от входа в дом отделилась бесформенная фигура, которую Маша зацепила краем глаза. И лишь спустя несколько секунд, через вихрь пространства, осознала, что фигура – Шалтай. Без кепки, с мятыми слежавшимися волосами, он приблизился и потоптался прямо перед ней. Его полные щеки слегка обвисли, лицо выглядело обветренным.
– Маша, – впервые за все время их общения он обратился к ней по имени охрипшим голосом. Всегда было просто «ты» или «моя девушка». Она отпрянула и с силой рванула на себя дверь парадной.
– Выслушай меня, пожалуйста… – Он подступался, мусоля в руках белый полиэтиленовый пакет, внутрь которого были завернуты красные цветы. Маша никогда такого не видела: не прозрачная упаковка, не бумага, а пластиковый пакет, будто он купил цветы и сунул их в мешок стеблями вверх. Она уже всем телом подалась в парадную, но он остановил ее, попытавшись втиснуться между ней и проходом.
– Мне так паршиво еще в жизни не было…
– Угу, – Маша кивнула.
– Я потерял контроль, я хотел тебе сказать… Мол, давай, выпусти свой ток, давай я тебя в шутку ударю… Только вот произнести вслух забыл. Я только потом понял, как все это… Я… – Он потоптался на месте, а потом вдруг упал на корточки и закрыл глаза ла– донью.
– Маша, – внезапно сбоку раздался голос мамы. Хромая, она подходила к ним от своей машины, припаркованной в десяти метрах от них, из которой мама, очевидно, только что выгрузилась с пакетами в руках.
Шалтай вскочил.
– Я помешала? Здравствуйте! – Мама с любопытством его разглядывала. – Что же ты молодого человека к нам не приглашаешь?
– Мам! – Маша обреченно выдохнула и опустила голову вниз.
– Здравствуйте, – Шалтай учтиво поклонился. – Меня зовут Володя, много о вас слышал. Как ваша нога?
– Очень приятно, Володя. Нога, как видите, заживает. Что же вы тут стоите, пойдемте чай пить.
– Мама. Мы договорим.
– Как скажете, исчезаю. – Она похромала внутрь парадной, затворив за собой дверь. Маша осталась на улице. Шалтай выжидающе бродил взглядом по ее лицу.
– Я знаю, что ты не со зла, – произнесла она наконец.
– Правда? – Он наклонил голову, как пес.
– Ты столько говорил об этом концерте. Я же не дура.
– Значит… Простишь меня?
– Да. – У Маши только и было сил на это «да», она боялась, что губы заметно задрожат.
– Спасибо. – Он накинулся на нее с объятием, приподнял над землей. Ее больно кольнул в бок стебель одного из цветков, которые он вместе с ней продолжал держать в руках.
– Голова кружится. – Маша неловко чмокнула его в район переносицы.
Он поставил ее на землю.
– В итоге прошли отбор с «Психеей»?
– Слушай, да. Он вернулся, мы собрались с духом, дал второй шанс. В итоге играем в середине лета у них на разогреве, представляешь?
– Это же здорово!
– Здорово-то здорово, только там программа нужна минут на тридцать-сорок, а у нас всего на двадцать написано.
– Ты ведь сочинишь?
– Попробую. Но все равно гоняю. Чем занималась все эти дни?
– Училась. Скукота. Да, к Лизе еще ходила…
– В реанимацию?
– Она давно не в реанимации. Просто лежит в Мариинке, ходит, общается.
– Значит, у нее получится восстановиться? – Он полез в карман за сигаретами.
– Думаю, да. – О Лизиных видениях и разговорах Маша решила не упоминать. – Пойдем ко мне, правда, чай попьем? – предложила она.
– Не, я стесняюсь. – Он поджег сигарету.
– Забей! Ты же только что видел маму.
– Давай лучше я на неделе в театр тебя приглашу. «Сон в белую ночь» выходит… Мне на репу пора, я побегу. – Он протянул ей розы.
Она взяла цветы и побежала наверх – к двери в квартиру. Когда отпирала дверь, на кеды капнуло. Отвела руку с цветами и обнаружила, что полиэтилен расплавился, как воск укутал бутоны и теперь капал на пол. При взгляде на мгновенно умерщвленные, запечатанные жженым пластиком бутоны, ее лоб покрылся потом. Зашла в квартиру и сунула эту мешанину в мусорное ведро.
Вечером позвонила Юля:
– Тебя где носит-то вообще?
– Экзамены. Родители дома заточили.
– Хочешь сказать, что к Шалтаю сегодня ты не едешь?
– Чего? – ошеломленно спросила Маша.
– Мужик твой вечеринку устраивает! А ты, получается, не в курсе?
– Он говорил что-то такое, но мне рано вставать… – соврала Маша. На самом деле она встала с кровати, на которой валялась, и теперь нервно расхаживала по комнате.
– Все с тобой ясно, зубрилушка моя. Не смею задерживать!
– Стой, Юль. А кто там будет-то?
– Человек десять, пятнадцать… Точно не знаю. Лопез говорит… – В трубке зашкворчало. – Отмечаем их будущий концерт. Точно не хочешь приехать?
– Мне в школу утром. – Маша кинула телефон на покрывало. Как ей следовало это понимать? Зачем он это скрыл? Намеренно решил ее не звать… Из кухни раздался голос мамы. Надо было идти ужинать. После еды Маша скрылась у себя и попыталась заниматься, но мысли о тусовке у Шалтая не давали ей покоя, трепали и так и сяк, кусали. В конце концов она взяла телефон и набрала Ванечку.
– Готовишься?
– Не-а, – задорно прокричал он в трубку. – С Владом пиво иду пить.
– Вы что? Завалите ж!
– Да мы шпор целый талмуд заныкали в туалете, все в ажуре. – Ванечка голосил в трубку, словно обращался к толпе со сцены. Из окна тянуло сладостным летним духом, захотелось забыть об этой скверне и выбраться наружу.
– Где вы?
– По Фонтанке движемся. Хочешь, до тебя доберемся?
