«Что у тебя в седьмой? Есть формула?» – вопрошал почерк Снусмумрика.
Писать ответ и кидать или просить кого-то передать было рискованно. За такое могли аннулировать работу, об этом предупредили до начала экзамена. Маша быстро нацарапала решение и сжала бумажку в ладони. Затем взяла свою работу и стала спускаться по лестнице.
– А куда вы? – спросила кичка, рассеянно оторвав голову от своих фолиантов. – У вас вопрос?
Маша протянула ей свою работу и, когда та приняла бумагу из ее рук, показала два больших пальца.
– Уверены? Если выйдете из аудитории, обратно не пущу.
Маша размашисто кивнула.
– Быстро. – Кичка поморщила нос.
Маша скромно улыбнулась и пошла к разноцветной груде рюкзаков, но, словно что-то вспомнив, повернула назад. Вернулась к президиуму и взяла ручку, которая лежала рядом с кичкой. Та отстранилась от стола и ошеломленно воззрилась на Машу, пока та уже привычным движением писала на своей ладони.
«Я наверху ручку оставила, могу забрать?»
– Конечно, идите, идите!
Маша поднялась к парте, взяла ручку, а когда шла обратно, уронила скомканный листок рядом с партой Снусмумрика. Довольная хитрым планом, она вышла в коридор. Заглянула в туалет. Умыла лицо, достала косметичку и накрасилась. Хотелось позвонить Шалтаю и рассказать о своем невероятном везении. Говорить она все еще не умела, поэтому написала сообщение: «Я все сдала». Сообщение отправилось. Она вышла из туалета в коридор. Прямо напротив двери стоял и улыбался во весь свой гуттаперчевый рот ржаной. Парень с той дикой вечеринки. На плече еще висел исполосованный ослепляющим камуфляжем гипс.
– Ба, а я решил, мне померещилось! – с радостным вызовом воскликнул он.
Маша застыла на пороге туалета. Объяснять ему про заикания было невмоготу. Она достала тетрадь и ручку и, пока он глядел на нее, как на диковинного зверька, ловя каждое движение, накатала: «Не могу говорить. Я заика. У меня обострение. Пишу».
Он прочитал, и его длинные обветренные губы разъехались еще сильнее.
– Привет для начала! – И наклонил голову, ожидая, что за этим последует.
«Привет», – написала Маша.
Он приблизился к ее правому уху и сказал, театрально понизив голос:
– Ты в курсе, что за такие выкрутасы снимают с экзаменов?
«Какие».
– Ты дала карлику записку. Я все видел.
Маша подняла брови.
– Я тоже поступаю на электромех. Разве не говорил? – он разговаривал так, словно они были знакомы по меньшей мере лет сто.
– Все решила?
Она кивнула.
– И я. Не задачи, детский сад!
Маша топталась на месте. Поддерживать беседу было лень. Он был некрасивым, этот странный парень. И пугал Машу своей бесцеремонностью.
– Покурим, а?
Пошли по направлению к лестнице.
– Вы тогда так стремительно смылись. Помню, что трепался с тобой и мне было безумно любопытно… А потом всех как корова языком слизала.
Маша написала: «Мы уехали, друзья сказали, что стало стремно. Ты долго еще был? Говорят, треш начался».
– Как сказать… Куда мне сваливать из своей квартиры?
Маша вытянула шею и подняла руки в вопросительном жесте.
– Вернее, из маминой. Моей во вторую очередь, так, наверное, будет вернее.
«Никто же не знал, чья это квартира!»
– Почему это? Все знали… Вас ко мне, наверное, диджей вписал.
«Виталик?»
– Ага. Я его нанял на сет. Он спросил, можно ли друзей пригласить, чтобы его послушали, и я, в общем-то, был не против. К чему отказываться от приятной компании? Я фанат новых знакомств. Мы еще ремонт толком не закончили… А потом вы пришли. Тебя сразу заметил.
Машу пугал такой откровенный и одновременно наигранный тон.
«Чем же кончилась тусовка?»
– Да много чего было… По правде, мы не такие адские, как могло показаться. Обычно играем в настольные игры, на чем-нибудь катаемся. А в этот раз решили устроить вечеринку и переборщили с колесами.
«Я заметила».
– Да ты что! – Он картинно взмахнул здоровой рукой. – Кстати, то, что я тебе про раковую подругу затер, – липа… Слишком остро реагирую на Солженицына. Без понятия, кто вписал эту телку. Тебя, кстати, как зовут-то?
«Маша».
– Так и знал! Я Родион. Фамилия Кьяница.
Маша покрутила пальцем в воздухе.
– Да, да. Это отец.
«Ого. Мне нравятся его лекции».
– Я этого потока сознания еще в младшей школе накушался.
Получается, в те выходные ночью Маша тусовалась в квартире у профессора Кьяницы?
«Он не ругает тебя за тусовки?»
– Он меня вообще не ругает. Это не его квартира, он живет один на Черте. А даже если бы мы у него тусили… Ему вообще побоку быт. Рубится по науке. Думаю, ты догадалась. – Родион придержал перед Машей дверь здоровой рукой, и они выбрались на улицу. Достал пачку сигарет и протянул Маше, угощая. – Я родился, когда ему было уже за сорок. И ему было мало дела… Мама не хотела сидеть со мной у него за спиной, которой он поворачивается ко всему, чтобы часами нависать над своими исследованиями. – Родион выпускал густые клубы дыма и глядел на Политехнический лесопарк. – Талдычит о каком-то открытии… Звучит как байки. Наверное, если бы он что-то мог открыть, давно бы открыл. Я же с ним играю в шахматы, он меня по математике и физике натаскивает. В этом направлении и общаемся.
«А почему ты решил сюда поступать?»
– Я увлекаюсь электричеством. Дэвид, мамин муж, предлагал поступать в Гарвард… Только я не горю желанием нырять в капитализм. Хочу сначала у папы поучиться. А потом уж мозговать…Тем более работать или жить в общаге мне не надо… А ты какими судьбами?
«Тожа папа. Да и дедушка… Я с пятого класса знала, что буду тут учиться».
– Добрый день!
Внезапно со стороны аллеи к ним подошел Шалтай с заспанным лицом. У него в руках покоился мятый букет белых хризантем.
Маша обняла его, однако он на объятие не ответил.
– О, привет! Тебя тоже помню. Ты ее увел тогда, да? Родион. – Родион протянул ему руку.
Шалтай кивнул и пожал руку, но сам не представился.
– Идем? – обратился он к Маше.
Маше сделалось неловко, но сказать ничего она не могла. Помахала Родиону рукой.
– Не смею задерживать. Увидимся на результатах. – Родион салютовал и, ссутулившись, зашагал обратно ко входу в университет. Когда Маша увидела его спину, перечеркнутую повязкой гипса, ей почему-то стало жаль его.
