«Мам, снег! Смотри, снег! Когда пойдем?», – прыгала она вокруг мамы. Та с улыбкой гладила вечно растрепанную голову дочки мягкой ладонью: «Рано еще, Викуль. Это же первый снег, он растает через полчаса. Надо еще подождать».
Вика ждала. Скоро, совсем скоро ляжет такой снег, что будет ясно – это уже до весны. Тогда весь двор помчится на улицу – кто в снежки играть, кто снеговиков лепить. А взрослые и Вика – выбивать ковры. Папа, кряхтя, закинет на плечо тяжеленный рулон. «Ну-ка, брысь из-под ног», – шикнет на Вику, которая так и норовила помочь нести. Было совсем не обидно: Вика радостно неслась впереди отца на улицу, держа в руках веник, который был едва ли не больше самой девчонки.
Папа одним движением скидывал ношу на чистый снег, разворачивал: «Ну, Викун, твое время». Вика бросалась в бой: нужно было забросать ковер снегом, как следует попрыгать на нем, чтобы всю пыль выбить, а потом весь снег смести. После папа ковер перевернет, и все то же самое надо будет проделать с другой стороны. Веселья – на полдня!
Со стороны это выглядело очень смешно: неповоротливая из-за толстенной шубы девочка, укутанная в платок и шапку, была похожа на мультяшного Чебурашку. И падала так же часто – правда, Чебурашка из-за этого огорчался, а Вика радовалась. Можно было столько игр придумать – представлять, что это на самом деле волшебный ковер-самолет, он вот-вот унесется вместе с маленькой Чебурашкой в заоблачную даль, или рисовать на нем снежные картины.
Снег с ковра сметали серый, несимпатичный, его становилось даже жалко. Но зато можно слепить серого снеговика – пылевика. А потом выпадет новый снег, сотрет все следы большой чистки, вокруг снова все побелеет. «Ну что, все? Уносить готовенького?» – улыбался папа, глядя на румяную дочку.
«Опять без варежек пошла», – всплескивала руками мама, когда Вика наконец-то появлялась на пороге, сияя улыбкой до ушей. Варежки она и впрямь часто забывала, но руки у нее почему-то никогда не мерзли. Ладошки всегда были такими горячими, будто она их только-только отогрела у печки. Кстати, поэтому Вика была ценным игроком в снежных битвах: снежки у нее всегда получались крепкими, плотными, в цель летели, не сворачивая. «Как только цыпки не вылезут, – удивлялась мама. – Видать, сердце горячее». «Цыпки», – смеялась Вика. Это слово всегда ее почему-то смешило – будто по ладошкам пробегали маленькие цыплятки, склевывали снег, и оставляли на память отметины. Руки с мороза приятно покалывало, ладошки будто горели, – хотя должны были заледенеть.
…В комнате потом долго еще стоял снежный запах – наверно, полночи. Если лежать на полу, могло даже показаться, будто прямо в доме идет снег: кружится в воздухе, искрится в свете фонаря за окном, не падает и не тает. Снежинки эти ничуть не холодили. Наоборот, плели теплое волшебство.
А в тот год зима выдалась бесснежной. Колючий ветер мел по двору мелкую белую пыль, которая вовсе была непохожа на нормальный снег. Вике этот ветер представлялся худой злобной старухой: резкими движениями она сметала с земли просыпавшуюся муку. И даже звук был похожий: не свист, а будто раздраженное шипение сквозь зубы.
«Кто же его знает, доченька», – обнимала Вику мама в ответ на ее вопросы, куда подевался снег.
С каждым днем девочка все больше расстраивалась – она по утреннему свету в комнате понимала, что волшебства не случилось, на улице все так же серо, как и вчера. Приближался Новый год, а праздником и не пахло – ну какой праздник, когда вокруг все такое унылое, будто покрытое мерзлой пылью. «Так ведь и Дед Мороз к нам не доедет», – чуть не плакала Вика.
«А давай елку наряжать?» – зашла в комнату мама. Вика уныло пожала плечами. Обычно она дождаться этого дня не могла, а тут… Равнодушно перебирала мишуру, аккуратно сложенную в коробку с прошлого праздника, привязывала ниточки к хрупким стеклянным сосулькам и шишкам. Ничего не радовало.
«Смотри, Викуль», – мама держала в руках шарик из прозрачного стекла. Большой, блестящий, сверху будто сбрызнутый изморозью, а внутри него… шел снег. Не настоящий, конечно, из очень мелких блесток. Блестки магически переливались при свете старой лампы, будто светились сами по себе, пересыпаясь внутри шарика. Вика смотрела на это чудо, как завороженная. «Снег», – выдохнула она. Бережно взяла в ладошки шарик, поднесла к глазам, посмотрела сквозь него на свет – волшебство, да и только!
С антресолей вытащили елку, собрали, развесили по веткам игрушки. На самом видном месте сиял снежный шарик. Когда настало время идти спать, Вика еще долго лежала в темноте. Ей казалось, что шарик светится, подобно звезде, рассеивая по комнате призрачно-белые лучи.
Утром Вика открыла глаза, и подумала, что еще спит: свет в комнате был именно такой, как ей снился – призрачно-белый. Мгновение – и она уже стояла у окна. «Мама, снег! Мама, ну посмотрите же!» – мама, стоя на кухне, тихо рассмеялась. Спустя еще полчаса радостным визгом наполнился уже весь двор: таяли снежки в горячих ладошках, вырастали и рассыпались снежные стены, а вместе с белыми хлопьями на землю тихо и незаметно опускалось волшебство, без следа стирая стылую пыль и ледяную серость с улиц, дворов и лиц.
Банка со светлячками
«Пашка, ну-ка хорош спать, ехать пора!» – от этих слов Павлушка просыпался моментально. «Жаль, в школу тебя так будить нельзя», – ворчала мама. Конечно, только для вида, ей тоже было смешно, как Пашку пружинкой выбрасывало из кровати. Коридор он пролетал, будто вовсе не касаясь пола ногами, хлопала дверь ванной, а через две минуты он уже стоял у порога с рюкзаком и полностью одетый – с мокрой челкой, сонный, глаза моргают вразнобой, но ехать готов.
«Ты хоть бутерброд съешь, чучело, укачает», – чучело покорно кивало, второпях жевало бутерброд, не ощущая вкуса. Мыслями и всей душой он уже был там, в дороге.
Ездить Пашка любил больше всего на свете. Неважно, куда, на чем. Главное – сам процесс. Чтобы за окном мелькали столбы, деревья, облака, люди. Звук мотора, стук рельсов его завораживали. А самое крутое – высунуться в окно, чтобы ветром лицо обдувало. Жаль, правда, высовывать разрешали только нос, но все равно круто.
В свои 8 лет Павлик был идеальным попутчиком: не ныл, что скучно, не канючил, что надо в туалет или укачивает или устал, не болтал лишнего и не требовал внимания. Он был счастлив просто ехать.
С отцом они частенько ездили в путешествия на его армейском УАЗике. И это было потрясающе. В салоне пахло новой кожей – да, в выставочных «бобиках» делали кожаные салоны! По брезентовому верху колотили капли дождя, хлестали ветки, и эти звуки были лучше любой музыки. Из каждого такого путешествия Павлик привозил вагон и маленькую тележку впечатлений. Однажды Пашка видел, как вода течет вверх: машина неслась вниз, а ручей бежал ей навстречу. Как? Никак. Это была просто оптическая иллюзия, но Пашку зрелище просто заворожило: он будто оказался в волшебной стране, где все было наоборот и люди ходили вверх ногами. В другой раз они, остановившись на таежной дороге, увидели тигриные следы на снегу – прямо на обочине. Павлик даже испугаться не успел, как оказался в машине – папа его буквально закинул в салон, а через секунду уже давил на газ.
