На последних кадрах, большая горилла учила обезьяну-малыша качаться на лианах. Очарованная Лена застыла. Музыка уже не была такой напряженной, а черные картинки сменились тропическими пейзажами. Перед ней открылся совершенно другой, красочный мир, от которого не хотелось отрываться. Лена уселась в свое кресло, где она не была с первых кадров, и очень удивилась, когда включился свет. Никакие уговоры мамы не работали – она требовала, чтобы ей снова показали пальмы и маленькую обезьянку. Эта финальная сцена фильма до сих пор осталась в памяти у Лены, хотя она никогда больше «Кинг Конга» не пересматривала.
А тем летним днем, выйдя из зала после «Ералаша», она почувствовала всю прелесть утренних сеансов в пустом зале. Девочка обожала рваные жесткие кресла из бордового дерматина, большой экран, благодаря которому, казалось, можно проживать истории вместе с героями, и будку киномеханика. Свет от проектора, струящийся из окошка, обладал для Лены особенной магией. Часто, во время просмотра она в задумчивости наблюдала за этим светящимся потоком и не могла оторваться. В него попадали пылинки, мушки и все они дружной армией, как заколдованные, летели к экрану. Однажды Лена увидела в потоке бабочку – на контрасте с окружающими ее тенями она казалось огромной. Всего миг, и бабочка исчезла в темноте кинотеатра, но для Лены это было настоящим волшебством, принадлежащим ей одной.
Пучок света из окошка, тени на экране… Комнатка киномеханика была для Лены столь же загадочной и притягательной, как для Алисы кроличья нора. И, однажды, ей удалось там побывать. Папа, зная любовь девочки к кино, попросил друга устроить экскурсию. Сергеич, – так все его звали, немного пошатывался, но довольно ловко заправлял пленку в проектор. Аппараты в будке гудели так громко, что Лена не слышала, о чем говорят папа с Сергеичем. Но судя жестикуляции, киномеханик рассказывал, как изображение сквозь небольшое окошко попадало на экран.
Лена удивлялась, почему в зале не слышно этого шума и бурлящей в будке работы, но потом папа объяснил, что Сергеич изолирован от зрителей звуконепроницаемыми стенами. Киноэкран же, наоборот, покрывался миллионами мелких отверстий, пропускающих звук от динамиков, установленных сзади него.
– Хорошая профессия, – думала Лена, – сидишь весь день один, смотришь кино, а тебе за это еще и зарплату платят. Она решила, что, когда вырастет, тоже будет киномехаником.
Многие взрослые забывают свои мечты и становятся вовсе не теми, кем хотели. Но только не Лена. Она выучилась на журналиста и выбрала профессию кинокритика. Мир кино открылся перед ней – приглашения на премьеры, поездки на кинофестивали. Лучшие фильмы она теперь смотрела вместе со звездами и получала отличную зарплату. Лена побывала на съемках в Голливуде и взяла интервью у самого Джонни Деппа, которым так восхищалась в юности. Сбылось даже то, о чем она и мечтать не смела.
Но тихие утренние сеансы в одиночестве – маленький секрет, который уносит ее в детство и тот деревянный сельский кинотеатр. В воскресное утро она выходит пораньше из дома, пока спят все любители попкорна, и отправляется в небольшой зал в спальном районе. А еще лучше, оказаться там минут за сорок до сеанса. Не спеша выпить кофе и съесть булочку с корицей, покрутить в руках купленный билетик, предвкушая приближающийся просмотр. Потом дождаться, когда погаснет свет, закрыть глаза и увидеть на миг волшебство – бабочку, порхающую в потоке света от кинопроектора.
Постоять за себя
Маленькая Света росла счастливым ребенком – в ладах с собой, миром и окружающими. Пока вдруг не оказалось, что она – толстая. Это понимание на нее снизошло классе в третьем. Или, может быть, в пятом. Точней, не снизошло, а навалилось: «Жирная», – орали мальчишки-одноклассники, а девочки одобрительно хихикали. Света недоумевала – да почему? Что не так? Смотрела в зеркало, и ей казалось, что она обычная, такая же, как все. Ну да, от красавиц в телевизоре отличается, у них нет ямочек на боках, а у Светы есть. Так и что теперь, она от этого хуже других?
Оказалось, что хуже. К шестому классу Света превратилась в изгоя. В девочку для битья. Нет, пара подруг у нее все же была: с кем-то вместе ходили в художественную школу, с кем-то подружилась, потому что обоих обижали сверстники. Была еще девочка, с которой дружили с самого детства. Но чем старше они становились, тем больше старая подружка воротила нос: она-то была всеобщей любимицей, самой популярной девчонкой в классе, а тут какая-то неудачница.
Хуже всего было со взрослыми. Мама Свете про ее толстость никогда не говорила. Папа и бабушка – тоже. Но однажды к ним в гости явилась тетя Клава, родная сестра бабушки. Она была женщиной шумной, говорливой, считала себя душой компании и, кажется, центром Вселенной.
«Оль, ты чего дочь к врачу не сводишь?» – громогласно вопросила она, сидя в кресле. Муж Клавы опасливо на нее покосился: вопрос был явно бесцеременный, но окоротить супругу он боялся.
Мама Светы недоуменно посмотрела на тетку. «Зачем?» – спросила осторожно. «Ну ты посмотри на нее! Она же толстая! Это ненормально, к эндокринологу ее веди, вдруг потом поздно будет!» – каждое слово тетушки впивалось в мозг Светы ржавым гвоздем. Мама растерянно улыбнулась: «Да ну, прекрати, какой эндокринолог». Но тетушка настаивала: она ведь медик, фельдшер скорой помощи, ей виднее. Света жалобно смотрела на маму: ждала, что та поставит крикливую тетку на место, ведь слушать ее было невыносимо, обидно и даже страшно, глаза наливались слезами, в горле распухал колючий жаркий комок.
«Клава, ну что ты говоришь такое, она же ребенок, перерастет», – муж Клавы сделал робкую попытку вступиться за Свету.
«Да какой перерастет! – крик Клавы срывался в ультразвук. – Не понимаешь ничего, так сиди и молчи. Посмотри на нее!» Клава победно ткнула пальцем в сторону Светы.
Мама махнула на Клаву рукой, как-то неловко переменила тему. Потом, много лет спустя, Света понимала – спорить с тетушкой было невозможно. Перекричать ее не смог бы никто, только лишний раз ссору разводить. Но тогда было не просто обидно – Свете казалось, что ее бросили на растерзание хабалистой бабе, что она и на самом деле такая – ненужная, толстая, некрасивая.
Школьная жизнь Светы превращалась в череду унижений. Отвечать на обидные обзывательства, тычки и пакости она так и не научилась. Проглатывала очередную сказанную гадость, оттирала куртку, которую раз за разом изрисовывали одноклассники, шла домой – читать. В книжках было единственное спасение от одиночества: можно было фантазировать о чем угодно, хоть о принцах, хоть о мести обидчикам.
Все начало меняться только в восьмом классе. Внезапно обнаружилось, что хороших оценок хочется всем, а у Светы всегда можно списать. К тому же начала меняться и сама Света: росла, вытягивалась, лишние кило будто и правда уходили в рост, как предрекал муж тети Клавы. Да еще и на спорт начала ходить, стала вроде как суровей и крепче. Мальчишки теперь рядом с ней казались коротышками, задирать ее стали реже.
Все окончательно изменилось, когда мамина дальняя родственница – такая же громкая и бесцеремонная, как тетушка Клава – спросила, сколько Света сейчас весит. Света пожала плечами: «Килограмм 60, наверно». «Кошмар! – радостно завопила родственница – Я столько после вторых родов весила!» «Зато сейчас вас проще перепрыгнуть, чем обойти. А вы ведь меня ниже сантиметров на 20», – внезапно сказала Света. Родственница поперхнулась, зажевав остаток фразы – от обычно тихой и безропотной Светы грубости никто не ожидал. Мама нервно хихикнула, но одергивать дочку не стала – и в самом деле, сколько можно безответного человека шпынять ни за что ни про что.
