Османы ушли (или их увели), государь еще с полчаса побродил среди гостей, обмениваясь с некоторыми короткими фразами или даже задерживаясь на недолгий разговор. То есть продемонстрировал всем свою открытость и доступность. Или только для избранных?
Потом ушел, гости тоже стали разбредаться. По домам или в соседние залы перетекли? Может, тут еще и кормят? Петя бы не отказался. Но ему поесть не предложили. Подошел страшно деловой Родзянка и стал требовать его к себе. Куда-то отвезти хочет. И шаманский амулет отдать требует.
Пете ни отдавать амулет, ни ехать куда бы то ни было не хотелось. Амулет просто жалко. Удобный он и полезный. А ехать… Просто как-то неправильно, что его таскают туда-сюда, даже его мнения не спрашивая. И ничего за это не предлагая. Вроде как должен он. Кому и что он должен? Его, похоже, наградами обделить пытаются, амулет отобрать норовят, и это – неправильно.
Уперся рогом. Пока от Стасова своих перспектив не узнает, никуда он не поедет. И амулет не отдаст. Его на службу к опричникам никто не определял, он вообще-то кадет академии. И ему скоро туда ехать надо, перерыв в занятиях на летнюю практику заканчивается.
Опричник же с балкона куда-то успел исчезнуть. Как государь из зала вышел, так и он куда-то пропал. Возможно, как раз к великому князю и отправился.
Родзянка некоторое время побушевал, наорал на Петю, потом на Шипова, но тот был совершенно невозмутим:
– Надо подождать. Скоро вернется.
В результате убежал сам целитель. Ну и хорошо.
Впрочем, Стасова все равно пришлось ждать. Часа полтора. Все на том же балконе, где даже сесть было не на что. И где ничем не кормили, даже баснями. Шипов вести разговоры был совершенно не склонен, жандармы у дверей – тем более. В конце концов, Птахин оперся на перила и стал медитировать.
Родзянка и Стасов вернулись вместе. Интересно, целитель опричника при возвращении последнего перехватил или откуда-то вытащил? Впрочем, не так уж и интересно. Главное, по дороге они договорились и явились по Петину душу.
– Заскучали, Петр Григорьевич? – подозрительно ласково спросил Стасов. – Сейчас развлечетесь. На полном серьезе. Иван Казимирович уговорил показать вам нашу коллекцию шаманских амулетов. Ведь интересно же? Не положено вас в наши служебные помещения пускать, но может и польза быть, так что пропустят вас, в порядке исключения. Шипов вас проводит.
– Вы меня простите, Петр Васильевич, – так просто уступать Пете не хотелось, – я бы лучше сейчас поел. Здесь, как я понимаю, кормить не будут, а время уже не раннее.
Опричник рассмеялся:
– Эк вы, Петр Григорьевич, приземленно на мир смотрите! Хотя обед – это, конечно, важно. Но не беспокойтесь. Никто вас сегодня в наше хранилище уже не пустит. Туда даже я вас просто так провести не могу, надо пропуск оформлять. Так что добавили вы бедному Шипову хлопот. Вы обедать пойдете, а он – по кабинетам бегать, подписи собирать. Но если все будет благополучно, завтра часам к одиннадцати он за вами заедет.
И добавил, глянув на вскинувшегося Родзянку:
– За вами тоже, Иван Казимирович. На полчаса пораньше. Успеете?
– Амулет сейчас у Петра Григорьевича! – наябедничал целитель.
– Да? Ну тогда отдайте его сразу Шипову, чтобы завтра не забыть. Все равно ему в той же комнате теперь храниться.
Поколебавшись немного, Петя вынул амулет, но из кулака сразу не выпустил:
– Петр Васильевич! Как я понял, государь завтра на то же время к себе графа Палена пригласил. Я на той встрече точно не нужен?
– Ну у вас и самомнение! Как-нибудь государь со своим генерал-губернатором без вас свои вопросы решат.
Но Птахин не отстал:
– Свои вопросы Николай Петрович, скорее всего, решит. А вот про себя я пока ничего не слышал. Все-таки в блокаде Том и захвате османских магов я самое непосредственное участие принимал. И государю об этом, как я понял, известно. Всех, кого Пален сегодня с собой привел, явно к каким-нибудь орденам представят. Меня он тоже звал, но, по вашему распоряжению, я другими делами занимался. Не хотелось бы из-за этого без награды остаться.
Опричник некоторое время помолчал. Потом пристально посмотрел на Петю:
– Хорошо. Завтра я на том же чаепитии у государя буду. Так и быть, напомню о вас, если Пален забудет.
Птахин поклонился и рассыпался в благодарностях, хотя никакой благодарности не ощущал. С этими господами все свое законное с боем выбивать приходится. И амулет отбирают.
Подавив вздох, Петя протянул амулет Шипову и опустил в его раскрытую ладонь.
Родзянка, кажется, был недоволен, но главным здесь был все-таки не он. Хоть сам и генерал.
– Да, Иван Казимирович, – Петя решил сменить тему, – а как там дела с Владимиром Васильевичем обернулись? Быстро в себя пришел?
Целитель недовольно тряхнул головой:
– Что ему будет? Почти сразу очухался. Хорошо хоть поверил, что у него ни с того ни с сего голова закружилась. И перепугался. Так что домой под присмотр лично ему преданных целителей уехал без звука. Теперь, поди, неделю из их кабинетов вылезать не будет. Он человек мнительный.
Стасов тоже одобрительно покивал головой и вышел. Родзянка поколебался, пойти ли следом или остаться с Шиповым и амулетом. Выбрал второе.
– Нас отсюда увезут, или надо экипаж вызывать? – задал он беспокоивший и Петю вопрос.
– Прошу прощения. Отвезут, конечно. Если вас здесь больше ничего не держит, можно прямо сейчас.
Птахин попросил высадить его по дороге. Не очень далеко от гостиницы, но и не в казенном квартале. Захотелось если не напиться, то хотя бы наесться от пуза вкусным. Желательно из народной кухни. Вот и вылез у заведения с вывеской «Трактир».
На следующий день Шипов, как и было обещано, заехал за Петей к одиннадцати часам. Один. На вопрос: «А как же Родзянка?» – ответил, что тот с утра уже в хранилище. Что там смотрит, точнее, увидеть может, непонятно, но это его дело. Петя был с этим полностью согласен.
Ехать далеко не пришлось. Вполне можно было и пешком дойти. Разве что перед экипажем ворота сами разъехались, никаких охранников Петя не заметил. Не факт, что и пешеходов бы так впустили. Хотя, наверное, для них есть дверь, а не ворота.
При входе в здание со двора дверь тоже была и охранялась (изнутри) аж тремя жандармами. Впрочем, Шипова они приветствовали как старого знакомого и препятствий проходу не чинили. Но когда, пройдя коридор, они стали спускаться вниз по почему-то плохо освещенной лестнице, проверять их стали на каждом этаже. Шипов как достал из-за пазухи две бумаги (одну сложенную, а другую свернутую трубочкой), так больше их и не убирал.
Но ничего. Минут за десять на три этажа спустились, а дальше уже было некуда. Снова коридор, и за ним железная дверь. Ее даже не декорировали деревяшками под обычную. Случайные люди тут ходить не должны.
