Однако честь требовала остановиться. Честь и желание восстановить защиту.
Возможно, правда, не обошлось и без толики страха.
«Нет!»
Ей хотелось крикнуть это вслух.
«Не останавливайся. Не надо, пожалуйста. Я хочу быть с тобой. С тобой».
А Рауль все отдалялся, отодвигал ее от себя. Клэр видела в его глазах страсть, желание и отчаянное самообладание.
— Клэр. Мы не можем.
— Почему?
— Слишком быстро. — Он почти стонал. — Черт, я хочу этого. Я был бы не человеком, если бы не хотел. Но твоя рука. Ты до сих пор не в себе, как и я, совсем одна на острове. Я не могу этим воспользоваться.
— О чем ты говоришь? При чем здесь «воспользоваться»? Мы взрослые люди.
— Если бы все происходило на Большой земле и мы были бы так мало знакомы, Клэр, подумай, стала бы ты спать со мной сегодня или предложила немного подождать?
— Нет, я бы этого не сказала.
— Я сам не верю, что говорю это, и больше всего на свете хочу, чтобы ты оказалась в моей постели. Но этого не произойдет. И это не только вопрос чести, но и здравый смысл. В армии…
— При чем здесь армия?
— Ни при чем, тем не менее послушай. После боя человек часто переживает эмоциональный срыв. С нами произошло то же самое. Мы не можем идти дальше, пока ты не будешь уверена в том, что делаешь.
Его слова заставили Клэр остановиться.
«Я уверена».
Ей хотелось прокричать это на весь остров, но она вдруг почувствовала, что не может.
Она возненавидела Рауля за способность мыслить здраво. Но ведь он прав.
Если погода снова испортится, они будут отрезанными от мира еще несколько недель. Здравый смысл подсказывал контролировать чувства.
Однако Клэр не хотела быть разумной. Отпрянула, чувствуя себя глупой, неуравновешенной и, если честно, униженной. Рауль все понял, снова коснулся ее лица, хотя не так, как раньше. Прикосновение вышло легким как перышко, полным чистой нежности.
— Клэр, не надо. Я привык управлять своими эмоциями, держать себя в руках.
— А я нет?
— Не знаю, зато понимаю, что чувства к тебе сводят меня с ума.
— Поэтому ты бежишь?
— Не дальше, чем до телевизора.
— Рауль.
— Клэр. — Он провел по ее губам. — Ты очень красивая. И желанная. Но мы оба понимаем, что самое разумное — отгородиться друг от друга высокой стеной.
— Наверное.
— Я знаю.
Несмотря ни на что, Клэр проспала всю ночь. Несмотря ни на что, хорошо позавтракала. Несмотря ни на что, проглотила обиду и жила дальше. Однако теперь не представляла, хочет ли, чтобы здесь появился самолет.
На рассвете ей послышался шум моторов, но стояла зима, и воспоминания о шторме были еще слишком свежи. После такого туристы наверняка предпочли отказаться от полетов или отложить их. Словом, появление самолета казалось маловероятным.
Надо придумать способ пережить все это и не сойти с ума, научиться смотреть на Рауля и не хотеть его.
Завтрак прошел в атмосфере недоговоренности и многозначительной тишины. Рауль просидел с отсутствующим видом, очевидно пытаясь придумать, как вести себя дальше, что давалось ему не легче, чем ей. Но, похоже, она преуспела больше.
Клэр решила заняться готовкой. Это всегда действовало на нее успокаивающе. Почему бы не попробовать сейчас?
— Буду делать маффины, — объявила она.
— Маффины?
— Если хочешь что‑то свежее на этом острове, приходится готовить. У меня здесь даже зелень мороженая. Так что, если мы хотим на ланч маффины…
Повисла пауза.
— У тебя есть яблоки?
— Консервированные.
— Хм. Не лучший вариант, но, думаю, я справлюсь. Делай маффины, а я приготовлю тарт татен.
— Тарт татен? Из консервированных яблок?
— Я обладаю исключительным опытом готовки в полевых условиях.
— Вау!
Клэр удивленно уставилась на него. Этот человек умеет готовить!
Они принялись за дело. Клэр ошибалась, думая, что это разрядит обстановку. Она смотрела, как он делает тесто, и умирала от желания.
— Кто тебя научил готовить? Бабушка?
— Меня учили многие люди. Я никогда этим не пренебрегал.
— Такое впечатление, будто ты рос в уникальном окружении.
— Так и есть. — Похоже, воспоминания болезненны для него. — А ты?
— Я училась готовить сама.
— А твоя мать?
— Мама жила сама по себе. Я родилась случайно, когда ей было восемнадцать, и ей приходилось очень тяжело. Она страдала от депрессии, но старалась делать все, что могла. Я довольно рано поняла, что единственный способ заставить ее улыбнуться — приготовить что‑нибудь вкусненькое к ее приходу. Она работала уборщицей в местной парикмахерской и приносила домой журналы, слишком обтрепанные, чтобы предлагать их клиентам. По ним я и училась готовить. Мне понадобилась целая вечность, чтобы смириться с тем, что некоторые продукты для нас слишком дороги. Конечно, я была бы сыта, если бы она покупала чеддер, а не камамбер, но она старалась.
— Думаю, вы обе вели себя мужественно.
— Нет. Мы просто выживали. Пока…
— Пока?
— Пока у мамы не закончились силы. Когда мне исполнилось пятнадцать, она перестала бороться. Правда, к тому времени я уже умела готовить, делала это хорошо, могла сама заботиться о себе и имела твердое намерение получить профессию, которая даст мне возможность покупать хороший сыр.
— Поэтому ты стала юристом?
— Именно так. Я очень старалась. Не вылезала из библиотек. Мне нравилось учиться.
— Отсюда твой французский?
— А чем еще я могла заняться, оставаясь одна по вечерам? Итальянским. Французским. Китайским. И готовкой, что, судя по всему, оказалось самым полезным.
— Ты знаешь итальянский, французский и китайский?
— А кто их не знает, солдат?
Рауль не смог удержаться.
— Was ist Deutch? Как насчет немецкого?
— Ich spreche Deutch. Aber ich kann nur verstehen wenn langsam gesprochen wird. Я говорю по‑немецки, но понимаю, только когда говорят медленно.
— Sie sing eine erstaunliche Frau, — ответил он. — Ты потрясающая женщина.
Клэр улыбнулась.
— Да будет тебе. Ты и сам не промах. Немецкий, французский, английский. Какие‑то еще?
— Возможно. По верхам еще много разных. Официальный язык Маретала французский, но у нас говорят на многих языках. К тому же за годы, проведенные в армии, мне пришлось изрядно помотаться по миру. Хочешь знать, на скольких языках я могу произнести слова присяги?
