— А ты разговаривал со своей матерью насчет этих обвинений? — медленно спросила она.
Она выглядела озадаченной, и Алех подумал, догадалась ли она, что он что‑то скрывал, или же он приписывал ей больше проницательности, чем она на самом деле обладала. Возможно, он поступал неразумно, но все же решил рассказать ей все до конца. Было бы лучше выложить всю правду как горькую и ядовитую смесь, которая отравляла его изнутри, прежде чем наконец вырваться на поверхность?
— Нет. Это нелегкая тема для обсуждения, поэтому я глубоко ее похоронил, — произнес Алех хриплым голосом, и, казалось, что ему трудно говорить, он едва выдавливал слова из горла. — Видишь ли, после того как мою мать уволил твой отчим, она больше никогда не работала. Я купил ей маленький домик за городом, она выращивала овощи и какое‑то время казалась почти счастливой. Но потом ей поставили диагноз — рак легких. У нее была постоянная сиделка, и я регулярно навещал ее. И хотя я говорил себе бесчисленное количество раз, что это не может быть правдой, я не мог выбросить из головы выражение лица того мужчины, который рассказывал мне о ней. Я твердил себе, что это не мое дело. То, как она прожила свою жизнь, не имело ко мне никакого отношения. Я не хотел ничего выяснять, но за день до смерти она сама заговорила об этом.
Он увидел непонимание, а затем шок на лице Эмили.
— Она догадалась?
Он кивнул.
— Что ты сказал? — выдохнула она.
— Я спросил ее, что она имела в виду.
«Ты знаешь, что я имею в виду, сынок. — Ее слабеющий голос звучал как пронзительный скрежет. — Я видела пустое выражение в твоих глазах, когда ты смотрел на меня. Раньше такого никогда не было. Ты узнал, что я работала на улице, когда ты был маленьким мальчиком?»
— И что же?
Алех почти забыл, что Эмили была рядом. Его взгляд прояснился, когда он встретился с ее сапфировым взглядом.
— А что я мог сказать? Только правду, — произнес он, и внезапно во рту у него появился едкий привкус; он прошел из спальни в столовую, чувствуя, что Эмили следовала за ним, подошел к антикварному шкафу и налил виски на два пальца в хрустальный стакан. — Налить тебе?
Она покачала головой:
— Нет, спасибо. Я хочу услышать продолжение истории.
Он горько улыбнулся и поставил стакан на отполированную деревянную поверхность.
— В ее рассказе не было ничего необычного, и я не поборник строгой морали. Вовсе не обязательно стоять на углу улицы, чтобы продать секс за деньги. Я знаю женщин, готовых продать свое тело за бриллиантовое колье. Но это другая реальность, в юности я относился ко всему иначе.
— Ты же не ожидал, что она скажет тебе правду, когда ты был маленьким мальчиком? — предположила она неуверенно.
— Конечно нет. Я мог понять, почему она держала свою проституцию в секрете. Она была не первой и не последней женщиной, которая использовала свое тело для оплаты счетов, — отрезал он. — Но не потому она чувствовала необходимость лгать об обстоятельствах моего зачатия и о моем отце. Когда мы переехали из фавелы и она пошла домработницой к твоему отчиму, она сказала мне, что мы не будем там долго. Она объяснила, что мой отец был богатым и влиятельным человеком, и однажды он вернется, спасет нас и заберет из рабства, и мы будем счастливо жить вместе в большом и красивом доме.
— И ты ей поверил?
— Ну конечно же! Дети склонны верить тому, что им говорят матери. И мы оба знаем, какими хорошими лгуньями могут быть женщины, не так ли, Эмили? — Последовала пауза, и он бросил на нее циничный взгляд. — Но самое лучшее она приберегла напоследок. Драматическое предсмертное заявление. Не было никакого богатого и влиятельного папы. Просто ее бывший клиент, бродяга и мошенник, который к тому же избивал ее. Он провел большую часть своего времени в тюрьме и погиб, когда его мотоцикл врезался в дерево. Моя мать в то время была беременна вторым ребенком.
— О, Алех. Это ужасно, — ошеломленно сказала Эмили, быстро моргая, словно пытаясь сдержать слезы. — Мне очень жаль.
Он снова горько улыбнулся:
— Забавно, правда? Я всегда сожалел, что был единственным ребенком. Но оказалось, что у меня есть младший брат. Ребенок, на содержание которого у нее не было денег, поэтому она продала его.
— Что ты сказал? — Ее голос звучал как будто издалека, когда она недоверчиво посмотрела на него. — Ты хочешь сказать, что твоя мать родила еще одного ребенка и продала его?
— Да, именно так.
— О, Алех…
— Нет, — с горечью ответил он. — Пожалуйста, избавь меня от этой доброты и сострадания — дрожащих губ и больших влажных глаз. Я не поэтому тебе все рассказал. Вот и вся история. Больше ничего нет.
Она подошла к бару и встала рядом с ним. Нежный шелк ее черного платья издавал мягкий шепчущий звук, легкий аромат летних цветов плыл в воздухе.
— У тебя есть брат, Алех. Может быть, это не идеальный сценарий, но это же замечательно, верно? У тебя есть брат, а это больше, чем у меня. У него твои гены, он твой родной человек. Тебе удалось его найти?
— Нет. — Даже Алех вздрогнул от того, как холодно прозвучал его голос, когда он отвечал на ее вопрос, но его сердце билось с горячим волнением. — Я не нашел его, потому что не очень пытался. Знаю лишь, что его увезла в Америку какая‑то женщина.
— Но ты же, конечно…
— В этом нет никакого «конечно», — выдавил он. — Я слишком взрослый, чтобы верить в сказки, Эмили. Ты действительно думаешь, что, если я разыщу его, у нас наступит большое семейное воссоединение? Вряд ли он будет в восторге, когда узнает, кем была его настоящая мать.
Эмили ответила не сразу. Она слишком эмоционально переживала его шокирующие откровения. У нее было чувство, что вся муть и грязь, поднятые со дна пруда, наконец‑то осели, и сквозь прозрачную воду стали видны камни на дне. У нее как будто все встало на свои места. Неудивительно, что Алех был таким холодным и недоверчивым. Неудивительно, что он считал всех женщин лгуньями. Исходя из его опыта, так и было. Она ведь сама солгала ему, не так ли? Ее ложь была большой и разрушительной. Она сказала ему, что не желала его больше, что хотела попробовать других мужчин. Она сказала это, потому что боялась: боялась собственных чувств и непредсказуемого поведения матери. Боялась ранить свое сердце, боялась будущего.
Даже сейчас она сказала ему только половину правды, не так ли? Она была слишком труслива, чтобы сделать последний шаг и раскрыть ему свое сердце. Разве ему не нужно было услышать это сейчас, когда он был так уязвим? Когда у него, должно быть, сильно болит душа, хоть на его гордом лице ничего не отражалось.
— Мне тоже нужно тебе кое‑что сказать, Алех. Он испепелил ее сардоническим взглядом.
— Только не говори мне, что твоя мать тоже была проституткой.
Она не ответила на насмешку.
