- Папа! Папочка!
- Где ты? – сосредоточенно спрашивает отец, и сендер срывают с моего уха.
- А ведь он может отследить дочь по сигналу, - задумчиво произносит хозяин дома и бросает тяжелый взгляд на Чижика.
- Я не думал…
- Задницы думать не умеют, - рявкает мужчина. – Пошли вон!
- Так может лучше отпустить ее, - замечает Егор. – Сигнал уже могли отследить.
- У меня глушилка, - отмахивается мужчина. – Остальное не твоя забота. Убирайтесь.
Повторяет он, и оба курсанта направляются прочь. Я делаю шаг следом, но хозяин дома перехватывает меня за локоть.
- Егор! – выкрикиваю я. – Егор!
Он не оборачивается. Двери за спинами курсантов закрываются, и я остаюсь наедине с неизвестным мужчиной. Он бросает на меня взгляд и кривится:
- Только без слез. Посидишь, пока твой дружок не сделает то, что я ему поручил, потом поедешь домой.
- Папа меня найдет, - дрожащим голосом говорю я. – Если со мной…
- Хоть ты не утомляй, - отмахивается мужчина и зовет кого-то.
В комнату входят двое новых мужчин. Хозяин кивает им на меня:
- Присмотрите за девчонкой. Не трогать.
Он уходит, а я, испуганно сжавшись, остаюсь стоять посреди комнаты. Перевожу затравленный взгляд с одного мужчины на другого. Они молчат. Один, черноволосый, с интересом рассматривает меня. Второй, рыжеватый, зевает и устало трет лицо ладонью. Рыжий кивает мне на кресло и коротко велит:
- Сядь. Не съедим.
Брюнет усмехается и падает в другое кресло. Он держит в руках яблоко, подмигивает мне и с громким хрустом откусывает большой кусок. В комнате воцаряется тишина, нарушаемая лишь хрустом яблока. Это нервирует. Я сжимаюсь в кресле, стараясь не смотреть ни на своих охранников, ни по сторонам. В голове всё еще звучат слова Егора. Холодные, жестокие, циничные, но я пытаюсь себя уговорить, что так было надо, что он защищал меня. Он ведь и раньше не хотел никому показывать меня и то, что есть между нами. А потом приходит другая мысль. Вспоминаются слова механика с гонок про неведомую невесту, и теперь слова Егора кажутся подтверждением того, что я была для него лишь средством получить выгоду от ректора. Он ведь и добился, в результате, своего! Папа начал доверять курсанту Брато, поставил звеньевым на время учений. Он даже особо не мешал нам встречаться последних пару недель.
Еще Егор говорил, что со свадьбой нельзя спешить. Потому что есть настоящая невеста, а я всего лишь способ достичь покровительства ректора и получить в будущем выгодное место? Почему нет? Это же так просто и удобно! Обида, ревность, горечь захлестывают меня. Слезы текут по щекам, и вскоре редкие всхлипы переходят в отчаянное рыдание. И даже его защита мне теперь кажется возможностью сохранить с генералом добрые отношения.
- Твою мать, - негромко ругается рыжий, пряча зевок.
Он лежит на коротком диване, уместив ноги на валик. Мужчина кривится, слушая мои надрывные всхлипы, и поднимается на ноги.
- Чез, я едва держусь на ногах, - говорит он, снова зевая. – Зови если что, я пока вздремну в кабинете.
- Ладно, - пожимает плечами брюнет Чез.
Рыжий почти уже вышел, но оборачивается и с подозрением смотрит на черноволосого.
- Только без твоих игр. Хозяин голову снимет. Он предупредил.
- Я слышал, - усмехается Чез. – Не волнуйся. Для моих игр у меня есть пара куколок.
Рыжий кивает, и дверь за ним закрывается. Я вытираю слезы и испугано смотрю на оставшегося охранника, но ему, кажется, нет до меня дела. Вновь ухожу в свои переживания, а выдергивает меня из них стакан с коньяком, который мне протягивает Чез.
- Выпей, легче будет, - говорит он.
- Не… ет, - судорожно всхлипывая, мотаю головой.
- Я же тебе не предлагаются надраться. Глоток сделай, будет легче, - брюнет добродушно усмехается.
Все-таки беру из его рук стакан, он подрагивает в моих пальцах и сделать глоток не получается с первого раза. Чез подставляет палец под донышко, удерживая его, и коньяк проливается мне в горло, обжигает, заставляет поморщиться. Брюнет смеется, глядя на меня. Его ладонь лежит на моей коленке.
- Спасибо, - шепчу я, возвращая ему стакан.
Чез ставит его на пол возле моих ног. Он поглаживает мое колено, продвигая ладонь чуть выше, потом еще, пока не задевает подол платья. Моя голова плывет от крепкого напитка, слез и переживаний, и я не сразу замечаю, что делает охранник.
- Так всё плохо? – спрашивает он, и мужские пальцы сдвигают край подола.
Я вздрагиваю, опускаю взгляд на руку Чеза и отталкиваю ее. Он снова смеется, но поднимается с корточек и отходит от меня. Я настороженно наблюдаю за ним. Слезы высыхают, но тяжесть в голове мешает сосредоточиться.
- Ты ведь подружка Ястреба? – спрашивает брюнет, делая глоток из горлышка бутылки.
Не знаю, что ответить. Еще час назад я бы сказала – да. А теперь не понимаю. Запуталась в своих мыслях. Словам я еще могу дать объяснение, все-таки защищал, когда запугивал моим отцом, но глаза… Они всегда показывают чувства Егора, а сегодня он остался спокойным, таким же равнодушным, как его голос и слова. И вновь меня терзают подозрения о том, что чувства моего парня одна сплошная фальшь. Он никогда не любил меня, просто использовал. Я снова начинаю плакать.
Чез возвращается, присаживается на подлокотник кресла и поглаживает меня по спине.
- Не стоит из-за него убиваться. Он не лучший из тех, с кем ты могла бы связаться. Успокойся.
Я не успокаиваюсь, теперь я снова плачу навзрыд. Брюнет перехватывает меня за подбородок, вынуждая посмотреть на него. Достает платок и осторожно промакивает слезы:
- Хорошенькая девушка не должна плакать из-за придурка, который обманывает ее, - с улыбкой говорит Чез. – Хорошенькая девушка должна смеяться от радости. Ты любишь смеяться?
Его воркование немного успокаивает, и я киваю.
- А что еще ты любишь? – интонация в голосе охранника немного меняется. – Любишь сладкое? Все девушки любят сладкое.
- Да, - тихо отвечаю я.
- А что еще любишь? – его лицо становится ближе. – Любишь, когда тебя ласкают?
- Что? – я изумленно распахиваю глаза.
- Любишь, когда тебя ласкают… там? – его ладонь накрывает мой живот и скользит ниже, пытаясь раздвинуть ноги.
Страх уничтожает тревогу, переживания, жалость к себе. Я отталкиваю Чеза и вскакиваю на ноги.
- Горячая девочка? – улыбается брюнет. Он больше не кажется мне добродушным, теперь он становится хищным, неприятным, опасным.
- Не трогайте меня, - дрожащим голосом требую я.
- А если приятно потрогаю?
