— Уверенность девяносто восемь процентов, — ответил Флейт.
Я всегда считал, что у прадорских вторинцев в роли корабельного разума весьма ограниченная способность к диалогу, чуть превосходящая возможности сломанной игрушки–болтушки. Но Флейт явно вторгался на территорию неповторимого сарказма дронов. Впрочем, не важно. Раз гравипластины можно запитать, значит, мы уже чего–то достигли, и я еще на шаг приблизился к продолжению поиска.
— Хорошо. — Я вошел в кают–компанию и пристегнулся. — Врубай.
Вес рос постепенно, один за другим падали на пол предметы: чашка с дегтеобразными остатками кофе, наладонник, тарелка и еще что–то, видимо, куски засохшей еды. Я почти не слышал стука, слишком уж разреженной была атмосфера, в ушах гудело… Тут Флейт, словно прочитав мои мысли, заговорил снова:
— Я могу восстановить и воздухоснабжение.
— Не стоит, — пробормотал я, наблюдая за тем, как то, что казалось пятном на стене, медленно перемещается, точно какой–то призрачный слизень. Свет, должно быть, активировал наноботов, и меня отнюдь не радовала перспектива вдохнуть их. — Лучше сосредоточься на завершении диагностики и импульсно уничтожь всех нано– и микроботов на борту. Остались же здесь работающие ремонтники покрупнее?
— Конечно.
— Дезинфекция, внешний ремонт?
— Функции доступны.
— Тогда займись этим прямо сейчас. Необходимо очистить корабль от мелких ботов. И приостанови автопроизводство до тех пор, пока мы не выясним наверняка, что именно делаем.
— Как пожелаешь, — ответил Флейт и быстро добавил: — Можно задать вопрос?
— Уже задал.
— Тогда еще один.
— Валяй. — Я отступил в коридор, ведущий к четырем каютам, слегка обеспокоенный поведением моего корабельного разума.
— Почему я служу человеку?
— Потому что я — через посредника — купил тебя у прадоров и теперь ты запрограммирован повиноваться мне и только мне.
— Но мы враги, — сказал Флейт.
Я умолк, приведенный в замешательство. Во время войны Флейт перенес болезненную потерю тела, чтобы стать разумом камикадзе. Но потом — впадал ли он в спячку? Его сноровка в общении говорила скорее об обратном.
— Война закончилась век назад, — попытался объяснить я.
После паузы Флейт отозвался:
— Новый король прекратил войну.
— Да, — подтвердил я. — А теперь я хочу задать вопрос тебе. — Я подождал, но Флейт безмолвствовал, так что я продолжил: — Ты не похож на другие разумы вторинцев, с которыми я сталкивался. Тонкости речи, неожиданные ответы, да и вообще… Есть ли у тебя объяснения, отчего это так?
Снова пауза, затем осторожное:
— Я стар.
— Ты действовал после того, как был помещен в эту оболочку?
— Отец активировал нас после войны.
Интересно.
— Твой отец?
— Отец–капитан Свёрл. Он открыл сенсорный доступ и говорил с нами.
Еще интереснее. Подобное поведение не свойственно никому из прадорских отцов–капитанов, о которых я слышал прежде. Разумы вторинцев считались у них предметами одноразового пользования — так граждане Государства относились к компьютерным суб-ИИ. Насколько я понимал, дело тут в том, что подобные разумы обладают весьма ограниченной способностью к обучению. Конечно, они воспринимают информацию, но это — как считалось до сих пор — не способно сколь–нибудь существенно изменить их.
— После «упаковки» Свёрл еще как–то модифицировал тебя?
— Наша ограниченная речь раздражала его.
— И?
— Он дал нам дополнительный процессор, чтобы исправить положение.
Я закрыл глаза и быстро проверил показания первичного сканирования Флейта. Через пару секунд я уже знал, что упустил в тот раз — запятую в десятичном числе. В случае Флейта речь шла не об обычных объемах, измеряемых в гигабайтах, а о терабайтах — его память увеличили на три порядка. Этот Свёрл превратил Флейта в нечто, подобное первым человеческим киборгам. Замороженный физически, но электрически активный органический мозг с добавочным процессором, способностью расти и учиться в лучших традициях кристаллов ИИ…
— Что ж, я рад, что он это сделал, — соврал я.
— Спасибо, — ответил Флейт, что, конечно, тоже было странно услышать от вторинца–прадора.
Определенно нужно будет провести еще ряд проверок и тестов, чтобы убедиться, что я не купил сам себе троянского коня.
Дверь первой каюты открылась. Спартанская обстановка, отсутствие кровати — это, естественно, жилище голема. Непонятно, зачем ему вообще понадобилась каюта — он был сделан до того, как люди научились подгружать машинное сознание в человеческое тело, которому, возможно, и требовалось «личное пространство». Три другие двери были заперты, и мне не слишком хотелось просить Флейта открыть их — шагнув внутрь, я непременно бы вспомнил обитателей кают. Я подошел к последней в ряду двери, и тут люк в конце коридора открылся, выпуская ремонтного робота. Он походил на двухфутового жука с твердыми синими надкрыльями, взгромоздившегося на воздушную подушку.
Робот тут же метнулся в сторону, опрокинулся, продемонстрировав блестящие спирали на «брюшке», прицепился к стене и поехал по ней с низким гудением, оставляя за собой вместо крапчатой серости белоснежную полосу. «Жук», очевидно, уничтожал колонии микроботов — а процесс этот весьма сложен и включает отнюдь не одно лишь простое всасывание.
Он прошел футов пять по безупречной прямой, когда из люка стали появляться новые роботы. Юркие черные полушария размером с половинку яблока; белые пластиковые гусеницы; многоногие создания для мелкого ремонта, похожие на богомолов, пауков и клопов–землекопов — и все сверкающие, будто только что отполированные. Все еще настороженный, я развернулся и двинулся обратно к рубке и корабельному кортексу. Мне хотелось осмотреть предмет, лежащий на полу возле Флейта, — возможно, так же пристально, как окаменелость на «Заливе мурены».
И вновь я увидел мертвеца в туннеле, и вновь передернулся от невольного озноба.
— Флейт, — сказал я, приблизившись к кортексу. — Убери три трупа, уничтожь всех ботов, которых обнаружишь на или внутри них, упакуй в моноткань и сохрани. Полагаю, здесь есть рефрижератор?
— Естественно, — отозвался Флейт. — Низкотемпературный холодильник для пищевых продуктов, биоэлектроники и жертв происшествий.
— Помести их туда, но сперва просканируй на наличие мемплантов.
— Уже сканировал — ничего нет.
Я подумывал выбросить тела в открытый космос или просто аннигилировать вместе с отходами, но даже после стольких лет мог найтись кто–то, кому небезразлично, что произошло с этими людьми. Возможно, они заслуживают особого ритуала прощания. А если и нет, я передам их Государству, чтобы определенные папки были помечены, а файлы — закрыты. Как бы то ни было — я просто не хочу, чтобы мертвецы пялились на меня пустыми глазницами каждый раз, когда я прохожу мимо.
