Ох, пресвятые угодники.
Мой босс выглядел умопомрачительно в накрахмаленной белой рубашке с закатанными рукавами и парочкой расстегнутых пуговиц сверху. Черные волосы находились в беспорядке на макушке, а щетина скорее перешла в первоначальную стадию бороды. Закончив созерцать внешний вид миллиардера, я, наконец, заметила, что Герман казался очень несчастным, таким не похожим на самого себя.
Что-то определенно случилось во время его отсутствия.
Ермолов увидел меня, окинув строгим взором. Молчаливо оглядел с ног до головы, слушая человека на другом конце провода. Несколько мгновений спустя отвел взгляд, нокаутировав меня в зону тотального игнорирования.
Я с трудом сглотнула и попятилась от двери, направляясь дальше по коридору в сторону кухни. Тревожно вздохнула, попытавшись освободиться от оков чувства отверженности, которое назойливо пробивалось в мое сердце и разум.
Я постаралась не думать ни о Германе, ни о совместно проведенной ночи…
С силой впилась зубами в нижнюю губу.
Он пришел ко мне.
Он пришел в мою спальню. Разбудил меня. Соблазнил.
На какое-то время я поверила в то, что рядом со мной Герман искал утешения и успокоения.
В голове проносилось так много сценариев, и все, за исключением последнего, были ошибочными.
Он пришел, чтобы снять стресс.
Он пришел, чтобы забыться, занимаясь со мной сексом.
Он пришел, чтобы вскоре уйти.
Мой босс.
Герман — мой босс.
Я приказывала себе не забывать об этом.
Снова и снова. Бесконечно, черт подери.
Но как же это сложно.
ГЛАВА 15
Я спешно готовила кофе с утренней закуской.
Герман, если так уж случалось, что он просыпался раньше меня, не тратил время на то, чтобы на скорую руку сделать себе бутерброд. Нарочито дожидался моего пробуждения и только потом садился завтракать. И сейчас я торопливо металась от холодильника к плите и обратно, чтобы отнести Ермолову в кабинет тарелку с омлетом, однако мужчина уже топтался у кухонного островка.
— Завтрак будет готов к восьми, да?
— Д-да, — пробормотала я.
Герман опустил взгляд на часы «Ролекс» на своем запястье, а затем вновь посмотрел на меня.
— Уже одиннадцатый час, — отрезал, глядя так, словно я была полной идиоткой, не имеющей представления о том, как устроен циферблат.
Раздражение, которое я ощутила недавно, стоя за дверью его кабинета, забурлило во мне с новой силой. Сейчас был тот самый момент, когда необходимость высказаться адски давила на грудную клетку и терпеть это чувство дальше стало невозможно.
— Простите, Герман Давидович. Я целую неделю живу в вашем доме одна. Я понятия не имела, где вы и когда вернетесь домой. Я находилась в абсолютном неведении. Так что простите меня за то, что я не подала ваш завтрак в восемь утра, — процедила с нескрываемым упреком в голосе, сжав кулаки.
Холодный взгляд брюнета был направлен прямо на меня. Должно быть, он мало кому, или вообще никому, не позволял разговаривать с собой в подобном дерзком тоне. И, несмотря на моментально появившийся страх из-за каждого пассивно-агрессивного слова, слетевшего с моих губ, я не пожалела о честности.
Ледяное выражение лица Германа немного смягчилось.
— Лера… — тихо произнес он, сглотнув.
— Ваш завтрак будет готов через пару минут, Герман Давидович.
— Лера! — повторил пронзительно.
От громкого голоса брюнета я остановилась и неуверенно подняла на него взгляд в надежде, что за моей напускной невозмутимостью Ермолов не обнаружит трепет и смятение.
Мужчина плавно провел языком по верхним зубам, отрывисто вдохнул и шумно выдохнул.
— Я прощаю тебя за забывчивость и своевременное отсутствие завтрака. Но мне трудно будет закрыть глаза на твою вспышку гнева. Я должен наказать тебя, — сказал резким, как лезвие бритвы, тоном, от звука которого у меня свело внутренности.
Во рту пересохло.
Что Герман подразумевал под наказанием?
Порку?
— Ты определенно заслужила то, чтобы я отшлепал тебя снова, — вкрадчиво произнес, и огонь в его словах зажег что-то глубоко внутри меня.
Хотя, скажем так, сама порка не доставила мне особого наслаждения. Я была в восторге от доминирования Германа. Нравилось подчиняться ему в интимных нюансах, ощущать его власть надо мной. Нравилось быть кроткой для него.
Когда мы оба замолчали, я погрузилась в воспоминания о минувшей ночи. Герман вел себя так, словно жаждал меня всю неделю, которую мы провели вдали друг от друга.
— Вы помните, что приходили ко мне сегодня? — с нерешительностью вопросила я. Плотно сомкнув губы, втянула в себя воздух. — Зачем?
Я рассчитывала на какое-то подобие ответа, но его так и не последовало.
Герман отвернулся, демонстрируя проблеск уязвимости.
— Вы пришли, потому что были пьяны. Что-то случилось? Вы… казались таким потерянным.
Ермолов по-прежнему избегал со мной зрительного контакта, тем не менее, не поставил в разговоре окончательную точку. Хороший знак.
— Вы скажете, где были все эти дни? — впилась ногтями в ладони, чувствуя расползающееся под кожей отчаяние.
Герман намеревался игнорировать все, что бы я ни произнесла?
Я переживала.
Места себе не находила.
Я скучала. Так сильно скучала!
Ермолов крепко стиснул зубы.
— Пожалуйста, Герман, — прошептала. — Что случилось?
Может, это потому, что я назвала его по имени; а может, причина была в чем-то другом, но мне, наконец, удалось достучаться до него. Пробиться сквозь бетонную стену его упрямства и получить реакцию.
Брюнет сфокусировал взгляд на моем лице, и я почувствовала, что он действительно хотел открыться, пролить свет на то, что мучительно истязало его.
После нескольких напряженных мгновений Герман отступил на два шага, качая головой.
Отдалился еще на шаг.
И еще.
Он повернулся ко мне спиной и направился в сторону кабинета. С полу-вздохом полу-стоном я засеменила по коридору, следуя за боссом.
В какие, черт возьми, неприятности я должна попасть, чтобы зарубить себе на носу: не вмешиваться, когда не просят?!
— Ты заявился ко мне в спальню посреди ночи не просто так, я же права? Хотел секса? Ты получил его. Но я не верю… НЕ ВЕРЮ, что в этом заключалась истинная причина! — проговаривала ему вдогонку. — Я знаю, что сегодня между нами все было не так, как раньше. И я не понимаю, что сложного в том, чтобы открыться и впустить кого-то в свою жизнь? — я сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Герман, тебе известно очень многое о моей жизни… люди и события, о которых я ни с кем не делилась. Ты заставил меня вывернуть душу наизнанку и принести тебе на блюдечке. Разве я не заслужила хоть какой-то отдачи?
