И после нескольких напряженных мгновений он обошел меня стороной, чтобы, не говоря больше ни слова, покинуть кухню.
ГЛАВА 12
Герман не разговаривал со мной на протяжении трех следующих дней. Обменивался исключительно фразами, касающимися рабочих моментов. Три напряженных дня мне приходилось изводиться под его властным, неприветливым взглядом, и я совершенно не знала, как себя вести рядом с ним. Не знала, был ли Герман зол на меня, или, может, расстроен чем-то, что не имело ко мне никакого отношения.
Однозначно то, что он был не в себе. Что-то тревожило Ермолова, поэтому он старался держаться на расстоянии, пряча за насупленным выражением лица истинные причины отсутствия у него желания элементарно завести со мной разговор.
Возможно, Герман до сих пор переживал из-за того, что наказал меня поркой, при этом не подозревая, что в прошлом я терпела физическое насилие от собственного отца?
В течение трех ночей я засыпала с воспоминанием о разрывающей сердечной боли, отобразившейся в печальном и сожалеющем взгляде Германа после того, как он потребовал рассказать ему правду. Раскаяние, с которым он просил прощения за свое наказание, вызывало слезы на глазах. Должен ли босс так сопереживать трагедии детства своей горничной?
Мы нарушили достаточно границ, разделяющих нас друг от друга.
Я закончила готовить Ермолову вторничный завтрак, как раз когда он появился на кухне, одетый с иголочки в безупречно сшитый серый костюм и темно-синий галстук. Можно предположить, будто он собирался посетить торжественное мероприятие по случаю какого-нибудь светского события, а не отправиться в офис, чтобы просидеть там до позднего вечера.
— Доброе утро, Герман Давидович, — повернувшись к нему, я доброжелательно улыбнулась и потянулась к верхнему кухонному шкафчику, чтобы достать стакан и наполнить его апельсиновым соком.
— Доброе. Ты… принарядилась, — пробормотал Герман, разглядывая на мне белую рубашку с воротничком, застегнутую на все пуговицы, черную юбку-карандаш до колен и блестящие черные туфли на шпильках. Последнюю деталь образа позаимствовала у однокурсницы, с которой встречалась на выходных, как раз в тот день, когда папа попал в аварию. В моем обувном арсенале имелись только пара кед и осенние сапожки.
— Кхм, вам нравится? — смущенно заправив за ухо темную прядь волос, спросила я тихо.
— Да… То есть, ты выглядишь великолепно. Что-то произошло? — с любопытством поинтересовался брюнет, вскидывая бровь и усаживаясь за кухонный островок.
Я взяла со стойки тарелку и поднесла Ермолову. Сегодня побаловала босса итальянским омлетом — фриттатой с грибами на оливковом масле с добавлением тертого пармезана и зелени.
— Спасибо. Так ты скажешь, что за повод?
— Э-э-м. Через час у папы состоится судебное заседание для… вынесения приговора, — крайне неохотно отозвалась я, осторожно наблюдая, как челюсть Германа напряглась при упоминании моего отца.
— Понятно, — процедил мужчина.
— К обеду я должна буду вернуться, — с кивком головы пояснила я. — А что насчет вас? Костюм сидит просто потрясающе, — прикусив губу, я прошлась восхищенным взором по крепкому телосложению босса и издала горький вздох. Слишком хорош, черт подери.
— Ты уверена, что это хорошая идея? Тебе обязательно присутствовать на слушании? — спросил Герман, лениво держа в руке вилку и даже не помышляя притрагиваться к завтраку, который я старательно готовила для него.
— Ваша еда остынет, — пробормотала я, намеренно уклоняясь от его вопроса.
— Ты уверена, что это хорошая идея? — с нажимом задал вопрос во второй раз.
— Позволить завтраку остыть? Нет, — сказала, пытаясь уйти от темы разговора.
— Лера. Не играй со мной в игры, — прорычал мужчина. Он смотрел на меня горящими глазами, сжав в пальцах столовый прибор.
— Герман Давидович, я не думаю, что сейчас уместно говорить об этом, — выразилась четко, повернувшись спиной к кухонному островку. Быстро двигаясь, занялась уборкой беспорядка, который навела во время процесса приготовления фриттаты.
— Серьезно? Плевать. Я хочу говорить об этом, — с возмущением отрезал Ермолов.
С неожиданной скоростью он подорвался с места, оказавшись рядом и пожирая меня сумасшедшими взглядом. Глядя с вожделением, гневом, беспокойством, печалью, виной.
— Мне не нравится, что ты пойдешь туда и встретишься с этим… человеком, — Герман абсолютно точно не хотел называть моего папу именно «человеком», придумав для него более красноречивое описание.
— Я его дочь, — запротестовала я.
— Он — жестокий пьяница, — без всякой необходимости напомнил Ермолов, как будто я не знала этого о своем собственном отце.
— Он будет находиться под стражей, Герман, — произнесла, интонацией акцентируя его внимание на том, что обратилась к нему неформально, с надеждой, что этот маневр произведет отрезвляющий эффект.
Ермолов издал фыркающий звук, демонстрируя недоверие моим словам.
— Я вполне способна справиться с отцом. Я делала это всю жизнь, — не прекращала настаивать, раздражившись тем, что брюнет так сильно перегибал палку и вмешивался в мои семейные отношения.
Он глубоко вздохнул, покачал головой, но все же отступил назад. Я почувствовала, как меня захлестнула волна облегчения, потому что больше не требовалось спорить с ним.
— Мне пора, — пробурчала, пройдя мимо Германа к выходу из кухни.
Я миновала гостиную, когда до меня донесся обрывок телефонного разговора.
— …Андрей, планы меняются. Я не буду присутствовать на собрании сегодня днем. Отмени все и возвращайся в лофт. И пусть машина подъедет к входу для меня и Леры…
Я замерла на месте и негодующе нахмурилась.
— Что вы делаете?! — вернувшись на кухню, потребовала объяснений.
— Я буду присутствовать на суде вместе с тобой, — начальственно прокомментировал Герман.
— Ну уж нет… Вы этого не сделаете…
Черта с два!
Я ощущала, как во мне поднималась ярость. Герман выглядел ошарашенным моим тоном, но… мне было все равно.
— Я не нуждаюсь в телохранителе! Вам не кажется, что вы берете на себя слишком много? Зачем вам вообще опекать меня? Я буду в безопасности, находясь в зале, полном людей из здравоохранительных органов, — во время моей бурной реплики Ермолов не выказывал эмоций. Просто смотрел, не говоря ни слова, не вздрагивая, не реагируя ни на один из множества моментов, которые являлись оскорбительными для него.
Вскоре бравада покинула мое тело, и я опустила взгляд к мыскам своих туфель, понимая, что тоже перегнула палку.
— Закончила? — спокойно спросил Герман.
Я подняла подбородок, сузив глаза. Не дождавшись ответа, он обхватил длинными пальцами мою кисть и потянул за собой.
