— Ты… не говори так, Лер, — горько произнес отец. — Ну ты чего? Я же… я…
— Я не поддержу тебя. Не рассчитывай, что я буду на твоей стороне. Ты кончишь тем, что угробишь себя или кого-то еще, в конце концов, — выдавила ледяным тоном, уничтожая в себе малейшее сострадание к человеку, который не прилагал ровно никаких усилий, чтобы помочь самому себе.
— Лера…
— Не звони мне, чтобы выручить тебя. Потому что я не стану этого делать, — наконец, сказала ему, прежде чем собрать все мужество воедино и оставить отца позади, выкрикивающего мое имя. Снова и снова.
Как только скрылась из виду, я остановилась на несколько секунд, чтобы перевести дыхание и подойти к Герману. Он стоял, прислонившись к стене спиной. По-прежнему выглядел взвинченным и чрезмерно напряженным.
Я тихонечко остановилась рядом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать мое присутствие. И когда мужчина открыл глаза, то просто устало посмотрел на меня смягчившимся взглядом.
— Давайте вернемся домой, — предложила я робко, выдавив слабую улыбку.
* * *
— Выпьешь кофе, или сделать тебе чай? — поинтересовался Герман, когда мы переступили порог квартиры.
— Я просто хочу лечь спать, — ответила я, чувствуя, как изнеможение одержало моим телом окончательную победу.
— Только одну чашку чая. Это поможет тебе уснуть, — настаивал Ермолов, периодически бросая на меня беспокойные взгляды.
Как же отказать боссу, когда он был так любезен?
— Хорошо. Только одну чашку, — согласилась я, последовав за расплывшимся в улыбке мужчиной.
Сегодня он заваривал для нас ромашковый чай, а я наблюдала за ним, сидя за кухонным островком и измученно подпирая подбородок ладонью. Герман плавно передвигался по кухне, позволяя мне любоваться столь редкой картиной. Несмотря на откровенно паршивый вечер, я не отказала себе в наслаждении тем фактом, что невероятно красивый и успешный человек заботился обо мне.
Заслуживала ли я особенного отношения?
Герман не имел причин, чтобы защищать меня от родного отца, быть нежным и поить ромашковым чаем.
Подобные сценарии, в которых Ермолов испытывал ко мне ответные чувства, были жестокими, потому что этого не случится в реальной жизни. Мы практически существовали в разных измерениях, которым не суждено пересечься. Все, на что я могла рассчитывать, — в лучшем случае на божественный секс с ним.
Я поблагодарила Германа, когда он поставил передо мной кружку с горячим напитком.
— Пей, — облокотившись о столешницу, он не сводил с меня глаз.
— Спасибо, что были рядом все это время, — проговорила тише, опустив голову. — И… за то, что заступились за меня перед папой.
— Он так и не извинился, — ворчливо буркнул себе под нос Ермолов.
— И не сделает, — сухо ответила я.
— Он всегда… такой? — вероятно, Герман пытался подобрать наименее болезненную формулировку выражений, чтобы не обидеть меня, описывая поведение старого пьяного безумца, с которым ему «посчастливилось» встретиться.
— Да, — прошептала я, отпивая из кружки. — Вернее, нет. Он не пил, когда я была маленькой. Пристрастился к бутылке после смерти мамы. А сейчас… — я замолкла, осознав, что слишком много болтаю.
— А сейчас? — переспросил Герман, намекая на то, чтобы я продолжила разговаривать с ним об алкоголизме моего отца.
— Сейчас папа вымешает весь свой гнев, всю свою боль на мне. Я вынуждена была терпеть его выходки, когда училась в школе. Я отсчитывала дни до поступления в университет, чтобы переехать от него как можно дальше. Но… Бывают моменты, когда я не могу избежать встречи с ним. В такие дни, как, например, сегодня.
— Что ты подразумеваешь под «вымещает весь свой гнев и боль на мне»? — резко уточнил Ермолов.
Я подняла на него взгляд, ощутив эмоциональную подавленность в его прозвучавших словах.
— Я…я… — запинаясь, старалась дать внятный ответ, однако мой голос оборвался.
— Лера, — процедил Герман, требовательно глядя мне прямо в глаза. — Что ты имела в виду?
Склонив голову, я спрятала взгляд.
— Папа… не вел себя раньше таким образом. Он не позволял себе подобных вещей, когда мама была жива.
— Каких вещей? — от обжигающе исступленного голоса брюнета у меня по коже побежали мурашки.
Но я не боялась Германа.
Я боялась показать ему своих демонов.
— Это не то, что ты думаешь, — сглотнула я.
— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, — прошипел мужчина.
— Папа бил меня, вот и все, — ну вот. Я сказала. Сказала это. — Он никогда… никогда не насиловал меня в сексуальном плане. Но раньше… раньше мне приходилось… — я крепко зажмурилась, невольно окунаясь в те страшные времена постоянно стресса и побоев. — Мне приходилось скрывать синяки на теле, чтобы люди в школе не видели их.
— «И это все»? Так ты это называешь? — съязвил Герман.
Я нервно пожала плечами.
— Могло быть и хуже, я думаю. В любом случае, все кончено. Это осталось в прошлом.
— Бл*ть! — прорычал он и с тяжелым вздохом ударил кулаком по столешнице.
Я подпрыгнула от неожиданности.
— Герман Давидович…
— Я не знал, Лера. Ты должна была рассказать мне, — прогремел, вцепившись пальцами в волосы.
— И что бы я сказала? Здравствуйте, приятно познакомиться, меня зовут Лера и на протяжении многих лет меня избавил родной отец? Вы так себе представляли нашу первую встречу? — постепенно повышая тон голоса, я поднялась со стула. Жар охватил мое лицо.
По-видимому, Ермолов считал, что я должна была внести в резюме всю историю своей жизни, написанную в мельчайших деталях и конкретизированную по его вкусу.
— Ты позволила мне... отшлепать тебя, — он сглотнул, произнося это слово так, словно оно содержало в себе совершенно новый грязный смысл.
— Герман, — выдохнула я, мотая головой.
— Я бы не стал... я просто ... я не знал, — продолжил, выглядя таким несчастным и уязвимым.
— Все в порядке, — сказала я и медленно направилась к нему.
— Нет. Это не нормально, Лера, — с укором произнес Герман.
— Я разрешила вам сделать это, потому что вы — не мой отец. Потому что с вами все было иначе. Совершенно по-другому, — я надеялась, что мои слова утешения помогут Герману избавиться от навалившегося чувства вины.
Буря в его глазах прошла в одно мгновение, когда он посмотрел на меня.
— Мне очень жаль, Лера, — промолвил сокрушенно.
Я внимательно вглядывалась в черты его помрачневшего лица, пытаясь прочесть его мысли. Но Герман вновь стал закрытой книгой.
