Он мог убить тех людей… Проклятье, он едва не стал убийцей, потому что снова сорвался и напился.
— Никто ж не умер! — мой отец плюнул в сторону представителя власти.
— Ты сошел с ума, папа?! — я пришла в ужас от слов, слетевших с его рта.
Почувствовала себя так мерзко, словно меня облили грязью. Но самым печальным было то, что столь безжалостные вещи говорил родной мне человек. И я возненавидела его всем сердцем. Хотелось взять отца за грудки и трясти до тех пор, пока не выбью из него дурь и жестокосердие. Я не хотела верить, что он ни капельки не раскаивался после того, как совершил нечто жуткое.
— Что? Презираешь меня? Своего отца?! — завопил на меня, дернувшись с койки рывком. К счастью на месте его удержали наручники.
— А ну сиди, Мелентьев! — полицейский с силой надавил на плечо папы, толкая его на подушку. — Угомонись, кому сказал!
Нет, нет, нет… Это все происходит не на самом деле. Это все происходит не со мной.
Я во сне. Я сплю. Мне снится кошмар…
Я хочу проснуться.
— Лера, — успокаивающий звук голоса Германа вырвал меня из отчаяния, в которое я погружалась.
Ермолов, взяв меня за руку, оттащил от больничной кровати отца.
— У Александра Сергеевича сломана лодыжка. Есть так же небольшие порезы и ушибы. Как только нога восстановится, его освободят из-под стражи, — проинформировала медсестра, стараясь держаться на безопасном расстоянии от моего папы.
— А что с другой семьей? — спросила я, обратившись к напуганной женщине дрожащим тоном. На глаза наворачивались слезы.
Она лишь пожала плечами, произнеся тихое: «Простите, меня ждут другие пациенты», и удалилась из палаты.
— Участники ДТП — женщина и ее дочь — отделались ушибами и царапинами. Мужчина, находившийся за рулем «Тойоты», поступил в реанимацию с черепно-мозговой травмой. Он в сознании, хотя с трудом помнит, что произошло, — рассказал служитель закона.
— Амнезия? — ужаснулась я.
— Видишь, дочка, этот недоумок даже не помнит, как вписался в меня! — встрял пьяный отец.
— Заткнись, папа! — выкрикнула я, вытирая под глазами слезы.
Я почувствовала, как Герман крепче сжал мои пальцы. Его присутствие невероятно утешало. Я была счастлива, что он был здесь, со мной, удерживая от того, чтобы не поддаться истерике, или не избить собственного отца в порыве лютого гнева. Я была рада, что так и не сумела отговорить босса остаться в машине и вообще подальше от моего сумасшедшего родителя.
— А ты кто нахрен такой? — папа решил обратиться к Ермолову самым хамским образом, выдав свой вопрос с явным пренебрежением. — Ты трахаешь мою дочурку? Вот почему ты здесь?
Невероятно… он это всерьез?!
— Папа! — я задыхалась, крича на него и плача одновременно.
— Зачем ты притащила его сюда, дочка? У тебя вообще нет ко мне уважения?! Тцц, — махнув на меня рукой, отец плюхнулся на подушку и демонстративно отвернулся в другую сторону. — Ты очень меня расстраиваешь. Знаешь, проваливай-ка тоже и тащи отсюда свое грязное белье… — под конец он бормотал почти бессвязно и вставлял ругательства.
— Немедленно извинитесь перед Лерой, — в категорической форме адресовал Герман моему отцу.
— Что ты только что сказал, щенок? — опрокинув на Ермолова безумный взгляд, гаркнул папа.
— Вы должны извиниться перед своей дочерью, — повторно произнес брюнет и крепче сжал мою руку, словно говоря: «Я не дам тебя в обиду».
— Герман, пожалуйста, не нужно, — пробормотала я, повернувшись к нему. Я даже не заметила того, как его имя соскользнула у меня с языка.
— Я ничего не должен делать! — рассерженно завопил папа. — Если родная дочь не уважает меня и приводит сюда таких придурков, как ты, то она может катиться на все четыре стороны вместе с тобой! Мелкая дрянь… шлюха, вся в мать…
Через долю секунды после того, как он закончил предложение, Ермолов обошел меня, вцепившись в больничный халат отца, и уткнулся носом прямо ему в лицо.
— Ты извинишься, — пригрозил Герман. Его голос звучал как никогда сердито и яростно. — Сейчас же.
— Я попрошу вас отойти, — оперативно вмешался полицейский, обращаясь к Ермолову.
— Герман, прошу, — проскулила я, потянувшись к его локтю, чтобы ухватиться за ткань рубашки.
С сильным толчком мужчина выпустил из кулаков больничных халат и сделал шаг назад. Оглянулся в мою сторону всего на секунду, но я успела заметить полыхнувший огонь в его глазах, и это напугало меня больше, чем равнодушное поведение отца после того, как он совершил преступление.
Папа что-то пробурчал под нос.
Герману достаточно было лишь обернуться к нему, чтобы заставить его отпрянуть в страхе.
— Этого достаточно! — я вцепилась в предплечье босса двумя руками.
На этот раз он позволил мне оттащить себя.
Я потянула Ермолова к выходу из палаты.
— Пожалуйста, подождите меня здесь, — совладав с эмоциями, строго наказала мужчине оставаться в коридоре.
Он гневно озирался назад, двигая желваками. Костяшки пальцев почти побелели от того, как сильно брюнет их сжимал.
— Я скоро вернусь, — сказала спокойнее.
Герман шумно выдохнул через ноздри, но все же кивнул головой.
— Спасибо, — прошептала я.
Напоследок взглянула на него. Ермолов резко провел рукой по волосам, всем своим видом излучая неистовую злость. Вздохнув, я протиснулась через дверь и направилась обратно к койке, на которой лежал отец.
— Как ты смеешь! — прошипела ему.
— Эклерчик мой, — произнес он так, словно пытался подначить меня. Притворялся, что все только что произошедшее было одной гребаной шуткой.
— Не называй меня так. Нет! Человек, которого ты необоснованно обругал — мой босс, папа. Из-за твоего несносного поведения я могу лишиться работы!
— Мне не понравилось, как он смотрел на тебя, — у него нашлось жалкое оправдание, которое, он думал, я посчитаю достойным объяснением безалаберности?
— Мне все равно, что тебе нравится, а что нет. Ты позоришь меня, черт возьми! — злобно бросила я ему в лицо.
— Лера, — выдохнул отец, слегка приоткрыв рот. Это выглядело так, будто он действительно мог расплакаться от моих слов прямо сейчас. — Дочка, прости…
Качая головой, я отвела взгляд.
— Не надо.
— Дочурка, ну правда. Мне жаль. Прости, дурака старого!
Я глубоко вздохнула.
— Этого недостаточно, понимаешь? Сегодня ты чуть не убил людей, пап! Потому что был пьян! Да ты и сейчас пьян! Мне стыдно быть твоей дочерью, — рыдания прорезались сквозь дрожь в голосе. — Не передать словами, как я стыжусь, что я твоя дочь.
