Вы, как всегда, чуть не отправили мою душу на небеса.
— Доброе утро, Валерия, — поприветствовал он формальным тоном, не допустив на своем лице и намека на улыбку.
Он окинул меня равнодушным взглядом. Мой облик абсолютно не впечатлил его, и я поспешила отвернуться к плите, чтобы скрыть разочарование.
Я услышала, как Герман отодвинул один из высоких стульев.
— Займись уборкой здесь, — пассивно отчеканил брюнет. — Стол выглядит грязным. У холодильника на полу пятно. Ты что, не видишь? Будь добра, наведи порядок в мое отсутствие.
Я перестала дышать на секунду, прикусила губу и крепко зажмурилась.
О, господи.
— Конечно, Герман Давидович, — произнесла на выдохе, прежде чем сделать глубокий вдох и переложить омлет на тарелку.
Как. Же. Неловко.
Смертельно. Неловко.
Я неуверенно подошла к тому месту, где расположился Ермолов и ждал свой завтрак. Поставив перед ним блюдо, тут же схлопотала от мужчины пристальный взгляд. Я почувствовала, как моментально жар вспыхнул на моих щеках, перекинувшись на шею, затем и грудь…
— Апельсиновый сок, Валерия, — апатично раздалось напоминание.
Герман Давидович, постукивая по пустому стакану рядом с тарелкой, продолжал смотреть на меня в ожидании, когда я, наконец, выберусь из прострации и начну шевелить задом.
— И-извините, — взволнованно прощебетала.
Метнулась к холодильнику и взяла со средней полки кувшин. Снова подошла к островку, за которым сидел Ермолов, стараясь не обращать внимания на невозмутимого брюнета. Почему он неотрывно пожирал меня взглядом, но при этом не проронил больше ни слова? Наверняка он хотел мне что-то сказать.
О, я как же мечтала забраться в его голову и узнать, о чем он думал!
Герман злился на меня?
Что я делала неправильно?
Осталось ли у него хоть немного уважения ко мне после ночи?
Потому что, по правде говоря, я не знала, осталась ли у меня и толика уважения к самой себе…
— Вам налить полный стакан? — уточнила я, осторожно заглянув ему в глаза.
— Полный, — коротко ответил, темными глазами пронзая меня насквозь.
Ооотлично.
— Что-нибудь еще?
Я проследила за тем, как его взор упал на грязную кастрюлю, которую я оставила на плите.
— О, я… я сейчас все уберу, Герман Давидович!
Я ощущала на себе тяжелый взгляд Ермолова все время, пока бродила по кухне, наводя идеальную чистоту. Заниматься домашними делами гораздо, гораздо спокойнее в одиночестве. В обратном случае, когда за мной пристально надзирал хозяин квартиры, я не могла сосредоточиться на уборке, как бы ни силилась. Все буквально падало из рук.
Каждый раз, когда у меня хватало смелости мимолетно смотреть в его сторону, я обнаруживала ответный к своей скромной персоне интерес.
Если он будет вести себя образом и дальше, как долго я продержусь здесь?
Вновь прочистив горло, мужчина освободил стул за кухонным островком и бесшумно подошел ко мне сзади.
— Ох! — воскликнула я, выхватив из его рук грязную тарелку. — Пожалуйста, позвольте.
— Благодарю.
Герман стоял довольно близко ко мне, поэтому дальнейшее мытье посуды стало задачей проблематичной, поскольку тарелки и столовые приборы выскальзывали из моих намыленных дрожащих пальцев, с противным звуком брякая о раковину. Я задыхалась в его присутствии и вовсе перестала дышать, когда мужчина напоследок задержал на моем покрасневшем лице испытывающий взор дольше, чем это было необходимо.
Затем, опять прочистив горло, он удалился с кухни, как ни в чем не бывало.
— С ума сойти, — на шумном выдохе пробормотала я, накрыв влажной ладонью лоб.
Это утро воплотило в себе все, чего я опасалась от первой встречи с боссом после жаркого секса с ним. Я надеялась, что он, по крайней мере, поговорит со мной… ладно, Герман был вежлив, хоть и не многословен. Однако так и не заикнулся о самом важном.
Я провела на кухне несколько часов, хорошенечко вычищая каждый чертов уголок помещения. Я чувствовала тошноту, когда снова и снова прокручивала в голове мучительные воспоминания.
Что за фигня?
Будто больше не существовало ничего более значительного, о чем мне следовало бы беспокоиться.
ГЛАВА 7
— Гм, Валерия, не могли бы вы зайти ко мне? — донесся приглушенный голос Ермолова, когда я проходила мимо открытой двери его кабинета вечером того же дня.
Я застыла, как вкопанная, ощущая яростное сердцебиение в горле. Сделала глубокий вдох и медленный выдох.
— Да, Герман Давидович? — вернувшись назад на пару шагов, вежливо поинтересовалась.
— Зайди.
— Конечно.
Прошмыгнула в кабинет и на цыпочках подошла к столу, за которым он восседал, окружив себя кипами бумаг. Мне нечасто удавалось застать его за работой дома. Откинувшись на спинку кожаного кресла, Герман перебирал в пальцах листы, сооружая из одной стопки листов другую. Чем дольше я стояла рядом, наблюдая за тем, как мужчина сосредоточено изучал файлы, тем глупее себя чувствовала.
Ему… стало одиноко, поэтому он позвал меня?
Быть такого не может. Когда Герман занят, его не отвлечет даже начало атомной войны. Он скрупулезно прочтет все до последней буковки, перепроверит и только тогда, вероятно, запаникует. Но и это не точно.
— Как ты себя чувствуешь? — наконец, спросил он.
Я слегка нахмурила брови, чувствуя себя немного смущенной.
— Ммм… хорошо… — произнесла скорее с вопросительной интонацией, чем дала четкий утвердительный ответ.
Утром и на протяжении всего вечера, начиная с того момента, когда Герман переступил порог лофта, в угрюмом молчании поужинал и, не проронив ни звука, не удостоив и мимолетным взглядом, закрылся в кабинете, он избегал всяческого контакта со мной.
Мог ли этот человек быть еще более неопределенным?
Ермолов откашлялся и встал с кресла. Обошел стол, грациозной плывущей походкой направился ко мне. С каждым новым шагом он стирал пространство между нами и мое спокойствие. Громоподобные удары сердца отдавались тупой болью в висках. Чем ближе мужчина становился, тем отчетливее ощущалась паника, вырывающаяся из меня со свистом на выдохах.
Я почувствовала острую необходимость в разрядке напряженной тишины, воцарившейся в кабинете, и лихорадочно прокручивала в голове варианты, с помощью которых могла бы поспособствовать тому, чтобы атмосфера в помещении перестала быть такой гнетущей.
— Ваше белье в стирке, и я… я прибралась на кухне, как вы и просили, Герман Давидович, — проговорила торопливо и мысленно отругала себя за жалкий голосок. Блеяла, словно овечка, встретившая большого и страшного волка.
