Тамара задумывается.
– Может, в том, что мы вкладываем в него самих себя? В том, что он позволяет нам себя любить, сам не прилагая к этому никаких усилий. Но почему вы говорите о четырех женщинах? Я, Даша, Вика… Кто еще?
– Постарайтесь его забыть и не мучайте себя! Иноземцева вообще не существует. Скажу вам странную вещь: с сегодняшнего дня Иноземцев – это я…
Тамара грустно улыбается.
– Вы просто очень много выпили, молодой человек.
– Да, я выпил… – говорю я. – Отдайте мне Лизу!
– Да ради бога! – радостно восклицает Тамара. – Конечно, забирайте! Смотрите, как Лиза ластится к вам! Так она ластилась только к Кеше. Мне кажется, вы и правда ей его напоминаете. А нас с Маруськой она просто измучила! Скулит ночами. Спать не дает…
– Да… – вздыхаю я. – Бедная Лиза! Бедная Лиза!
Конец романа
– Фу, какая кислятина, – говорит Вика, пригубив бокал с красным сухим вином. – Это невозможно пить! Закажи мне другое, папик, а я пока пойду припудрю носик…
– Во-первых, – отвечаю я, – не смей называть меня папиком! Какой я тебе папик! Во-вторых, это прекрасное французское вино. И, кстати, ты сама выбрала его из меню. Подозреваю, потому, что самое дорогое. В-третьих, какого черта мы прилетели в Таллин в январе? Почему не Куба, не Багамы, они и ближе?
Вика капризно надувает губки.
– Ты ничего не понимаешь в свадебных путешествиях. Куба, Багамы – это банально. Мне давно хотелось увидеть Таллин зимой.
– Можно подумать, ты была здесь летом, осенью и весной.
– Не спорь со мной, папик! Я пошла пудрить носик, а ты пока закажи приличное вино, на свой вкус.
Уходит с оскорбленным видом.
Значит, на мой вкус? Отлично!
Подзываю официанта. Молодой эстонец, говорящий по-русски. В последнее время все официанты Таллина говорят по-русски. Профессия обязывает, а русских туристов в Эстонии сейчас больше, чем других. Если, конечно, не считать финнов, приплывающих в Таллин, чтобы надраться дешевым алкоголем и покуролесить.
Официант вежливо склоняет голову и спрашивает, что еще желают господин и его леди. Назвать Вику женой он на всякий случай опасается. Староват я уже для такой жены. Ох, староват!
Делаю важное лицо.
– Моя супруга желает поменять вино. Это вино не нравится ей.
– Но какое вино предпочитает ваша супруга? Она же заказала лучшее вино из нашего погреба.
Прошу его наклониться ближе.
– Принеси-ка нам, братец, самое-самое-самое отвратительное пойло, которое есть в вашем погребе.
– Это шутка? – спрашивает он.
– Я серьезен, как кот перед кастрацией, – говорю я. – Принеси самое мерзкое, самое дешевое и невкусное вино. В России это называется шмурдяк. Понимаешь меня?
– Нет, – печально отвечает официант, – но я узна́ю, есть ли у нас вино с таким названием.
– Не нужно ничего узнавать, – говорю я и уже начинаю сердиться. – Шмурдяк – это что-то вроде чернил, разбавленных водой. Теперь понимаешь?
Выражение лица официанта становится все грустнее. Он явно недавно устроился на работу и не хочет ее терять.
– Тогда принеси нам русское вино.
Парень совсем растерялся.
– У нас нет русского вина. Не хотите, например, чилийского?
– Нет, братец, – говорю я. – Чилийское вино, может, и грубоватое, но вполне приличное. Понимаешь, мне нужно такое вино, которое в рот нельзя взять.
– Да, я найду.
– И отлично! Ты настоящий профессионал, я сразу это заметил.
Парень расплывается в улыбке и уходит искать шмурдяк. А я с тоской смотрю за окно. Какая же мерзкая погода! Только идиот поедет зимой в Таллин. Здесь зимний климат хуже, чем в Питере. За окном несет мокрой гадостью, и даже отсюда слышно, как противно трубит ветер с залива.
Через несколько минут официант приносит бокал какого-то пойла – даже не красного, а грязно-бурого цвета, какой бывает у дешевого чая из пакетиков.
– Что это? – спрашиваю.
– Это вино делает наш сторож. Он недавно приехал из деревни и не может привыкнуть к нашим напиткам. Он прогоняет это через самогонный аппарат и…
– То что надо, – говорю.
Возвращается Вика. Пригубливает принесенную бурду и шепчет:
– Ну во-от! Совсем другой букет! У тебя прекрасный вкус, папик! Как оно называется?
– Оно называется шмурдяк, – отвечаю я. – Коллекционная вещь! Оно даже в меню не значится. Но если б ты знала, сколько оно стоит! Целое состояние!
– Какой ты щедрый, папик! – благодарно всхлипывает Вика. – Я без ума от твоей щедрости!
Официант слышит нас, но даже не улыбается. Скорее, он сильно удивлен. У эстонцев нет чувства юмора. Нашего чувства юмора. Русского чувства черного юмора.
Конечно, я замечаю, что Вике не нравится это пойло. Но жена настояла на своем и довольна.
– Что-то мы с тобой засиделись здесь, – вдруг говорит Вика. – Лучше пойдем прогуляемся.
– Разве что до ближайшей гильотины, – возражаю я. – По такой погоде гильотина – это самое лучшее.
– Разве в Эстонии есть гильотина?
– А как же! Ты, небось, думала, что гильотину изобрели во Франции? Нет. Родина гильотины – Эстония.
– И она до сих пор у них действует?
– А как же! Гильотина – любимое развлечение туристов в Эстонии в зимний период. Так идем?
– Нет, лучше в отель, – говорит жена. – Что-то я устала сегодня.
Блин, от чего она устала?
Подзываю официанта и вдруг понимаю, что забыл в номере портмоне с карточками. Даю ему визитку нашего отеля. Самого дорогого и пафосного в Таллине.
– Запишите на счет отеля, – важно говорю я. – На чаевые у меня есть.
– Извините, – говорит официант. – На чье имя выписать счет?
– На имя Иннокентия Иноземцева. Слышали о таком?
Он качает головой. Вот деревня! Не знает Иноземцева!
Мы с Викой выходим из ресторана и оба хохочем.
Нет, мы никого не обманули. Мы за все заплатим. Просто нам хорошо вдвоем. В зимнем Таллине, на Багамах – какая, на хрен, разница! Не знаю, счастлива ли она со мной, но я счастлив с ней бесконечно. И это уже пожизненно. Тем более что моя жизнь будет гораздо короче, чем ее. Это единственное чувство, которое меня угнетает…
