Игорь вернулся через полчаса. Он был абсолютно спокоен, как человек, который принял важное решение. Ничего не говоря, он достал из-под кровати чемодан и стал собирать свои вещи.
– Что ты сказал Даше? – по словам Игумнова, спросил я.
– Сказал, что ты улетел к маме, – ответил Игорь.
– И что она?
– Она? Заплакала. Я проводил ее до метро. Дальше она провожать запретила. Сказала, что через два часа у нее поезд в С. Ты подонок, Иноземцев. И ты сделал мерзавцем меня.
– Почему?
– Потому что, когда я вернулся, вахтерша сказала, что Даша знает, что ты здесь. Узнала от вахтерши, пока ждала тебя. Ты подонок, Иноземцев. Но мне тебя жаль.
– Дальше могу коротко, – говорит Игумнов, – потому что обо всем, что было потом, я узнал гораздо позже от самого Игоря, а Игорь был немногословен. Он занял у старшего брата денег и уехал к Даше в С. Она его к себе не звала, хотя он предложил ей руку и сердце, еще когда провожал до метро. Он спустился с ней в метро и хотел ехать с ней на вокзал, но в последний момент она крикнула: «Пошел вон, дурак!» – и вытолкнула из вагона. Когда он все же приехал к ней в С., она не пустила его даже за порог.
– Погоди… – останавливаю его я. – Откуда он узнал ее адрес?
– Не знаю. Даша писала тебе письма. Мог видеть на конверте.
…Даша не пустила его к себе, и Игорь остановился в гостинице. Каждое утро он встречал ее возле подъезда, когда она уходила на работу (Даша устроилась в издательство редактором), и вечером, когда она возвращалась домой. Потом, по выходным, они стали встречаться и просто гулять по городу. В конце концов Даша, как сказал Игорь, «подарила нищему миллион». То есть согласилась выйти за него замуж.
– И при этом он знал, что Даша беременна от меня?
– Конечно. Ты же сам ему об этом сказал, когда пришла телеграмма от Дашки. Мы с ним это даже не обсуждали. Игорь сказал, что Даша родила дочь и он ее обожает, потому что она вылитая Даша. Институт Игорь, как ты понимаешь, бросил недоучившись, а в С. неожиданно занялся бизнесом и преуспел в этом гораздо больше, чем я. В это невозможно было поверить, но Игорь стал очень крутым предпринимателем – и только для того, чтобы его семья ни в чем не нуждалась. Поэзию он забросил к чертям собачьим. В тот год, когда вышел твой первый роман, мы встретились с Игорем Львовичем Варшавским в Москве по делам. Он сделал мне предложение, от которого я не мог отказаться.
– Какое предложение?
– Вот об этом, старик, я и собирался с тобой поговорить вчера, если бы ты так не натрескался.
Слава разливает остаток водки по фужерам.
– У тебя не застоялась еще бутылочка? – с лукавым видом спрашивает он.
– В баре. Виски.
– Это хорошо. Потому что после того, что я тебе сейчас скажу, тебе сто пудов нужно будет напиться.
Бездарность
– В принципе, – говорит Игумнов, откинувшись на спинку дивана и развалившись с комфортом, – мы можем отложить этот неприятный разговор на будущее. Тебе и так за эти два дня досталось. Но отложим его при одном условии: ты сейчас вернешь мне рукопись своего романа, которую забрал у редактора. Вообще, какого хрена ты сделал это, не согласовав со мной?! Тебе напомнить сумму аванса, которую я лично тебе перечислил?
– Ты еще скажи, что это твои личные деньги, – говорю я. – Ты, Слава, не борзей! Это мой роман! Что хочу, то с ним и делаю. Хочу – печатаю, хочу – нет. Но исключительно потому, что ты мой приятель и не раз меня выручал, признаюсь тебе: я решил пока выбыть из литературы. Мне нужно время кое-что обдумать.
– Новая книга? – интересуется он. – О чем, если не секрет?
– Ты будешь смеяться, но это будет книга о горах. Смешно?
– Ни чуточки. Почему-то я предполагал что-то в этом роде.
– Почему?
– У тебя случайно нет сигар?
– Водка не открывает чакры?
– Ба, помнишь? А помнишь, как мы с тобой говорили о писателе Ш.?
– Это который пишет, как Набоков, но не может написать «Лолиту»?
Игумнов смеется.
– Да, занятный тип… Но пока речь не о нем. Ты спрашиваешь, как я догадался, что ты напишешь что-то новое? Ты изменился с тех пор, как у тебя поселилась Вика. Даже внешне изменился. Не тот Иноземцев, которого я знал последние лет пять.
– Стал похож на того Иноземцева, который писал гениальный роман и выгонял на мороз беременных женщин?
– Отнюдь! Сегодня ты никого бы не выгнал. Вот скажи мне честно: ты будешь искать разговора с Дашей?
– Да, и ты мне поможешь ее найти.
– Ни за что! Это ваше семейное дело. Да и не знаю я адреса Даши. Вот вернется Варшавский, с ним и поговоришь. Кстати, за каким хером он полетел с Викой на Кипр? Не сезон.
– Не знаю. И не знаю, как я дождусь Варшавского с Викой. Славка, будь другом… Пробей по своим каналам адрес Даши!
– Я сказал – нет, и точка! И вообще, мы не о том говорим. Иноземцев, верни мне свой роман. Или я заберу у тебя его силой!
Ничего не понимаю. Всматриваюсь в лицо Игумнова, пытаясь понять, насколько он пьян. Но он кажется совершенно трезвым, и только в глазах пляшут бешеные огоньки.
– Что случилось, Слава? Я верну тебе аванс. Но печатать роман я не хочу. Это все-таки мой текст.
– Пора отлить, – лениво произносит Игумнов и уходит в туалет. Мочится нарочито громко, не закрывая дверь.
– Это не твой текст, – сообщает он, вернувшись и снова развалившись на диване. – Этот текст написал Ш.
– Какой еще Ш.?! – взрываюсь я. – Я что, уже не помню собственных текстов?!
– Не помнишь, – отвечает Игумнов.
– Но это же абсурд! – говорю я. – Я читал книги Ш.! Они мне не нравятся, но должен признать, что у него есть свой авторский стиль, ни на кого не похожий. На Набокова, кстати, тоже. И это не тот стиль, которым написан мой роман. Это подтвердит любая лингвистическая экспертиза.
– А ты будешь заказывать экспертизу? – таким же ленивым голосом спрашивает Слава. – Не советую это делать, дружок! Мы все трое окажемся в полном говне, если эта история выйдет наружу. Просто верни рукопись.
– Не хочу.
Игумнов тяжело вздыхает.
– Короткого разговора не получается. Ну, тогда – держись за кресло. Ты хорошо помнишь первый роман? Тот, который оказался самым успешным?
– Я не перечитываю свои книги, ты знаешь.
– Да, и в этом твое глупое счастье. Дело в том, что твой первый роман был абсолютно бездарен. Абсолютно! Когда ты принес его мне, я сначала хотел вернуть тебе рукопись с дружескими извинениями, потому что печатать это было невозможно. Это было даже не плохо, а, повторяю, оглушительно бездарно! Нужно было так и поступить, но меня жалость заела. Тиснул книжку мизерным тиражом, мой курьер развез ее по книжным магазинам… Думал, на том дело и кончится. Роман не пойдет, ты расстроишься, ну, что делать? Но на беду твоя книженция оказалась в руках Даши. Не знаю, как она к ней попала, потому что в С. я ни одного экземпляра не отправлял. Наверное, купила через интернет. Она прожужжала все уши Игорю о том, какой ты несчастный и талантливый. Она уверовала в тебя как в гениального писателя. И Даша очень хотела твоих новых книг.
