– Ты помнишь его? – ревниво спрашиваю я.
– Помню до сих пор. Но тебе читать не буду.
Игорь выгнал составителя из комнаты едва ли не в шею. Он был в ярости. Он кричал, что есть вещи, которых не смеет касаться никто из непосвященных. Что он найдет и прибьет того, кто украл стихотворение.
– Разве он мог такое сделать? – удивленно спрашиваю я. – По твоему описанию Игорь был полным рохлей.
– Мог, старичок! Еще как мог! Однажды Даша по секрету рассказала мне (тебе она не рассказывала), как Игорек отметелил трех пьяных ублюдков, которые пристали к ним вечером на улице и оскорбили Дашу. Он просто вырубил всех троих!
– Кто его научил так драться?
– Никто. Он не умел драться.
– Разве так бывает?
– Иногда бывает. Кстати, когда я приставал к твоей дочери (прости, я же тогда ничего не знал!), Вика рассказала мне, что ты одной левой вырубил трех суровых кавказских джигитов, – это правда?
– Больше ее слушай, – бурчу я. – У нее язык как помело.
Если бы Игумнов только знал, как мне тошно все это слушать. Вика и здесь все устроила по законам жанра, заставив меня подраться с кавказцами, которые ее оскорбили. А если бы не приехал отец Нугзара? Что ж, тогда я оказался бы слабаком. В сравнении с Игорем. Может, Вика того и хотела?
– Почему ты так уверен, что Вика моя дочь?
– Когда она родилась?
– Разве ты не заглядывал в ее личное дело?
– Какое личное дело, я тебя умоляю! Кто бы официально взял Вику в штат? Она просто работала с Варшавским.
– Да, и просто оказалась его племянницей.
– Когда она родилась? – повторяет Слава.
– В августе мы отмечали ее совершеннолетие. Тебе это о чем-то говорит?
Игумнов закатывает глаза и несколько секунд молчит, шевеля губами и что-то подсчитывая.
– Ну да, – наконец выносит он приговор. – В декабре девяносто первого ты получил телеграмму. Мы с Игорем сидели в комнате и играли в шахматы. И вдруг ты сказал, что от Даши пришла телеграмма. Дашка забеременела и собирается приехать к тебе для серьезного разговора. Услышав это, Игорь вскочил, подошел к тебе и обнял за плечи. «Поздравляю!» – сказал он с сияющим лицом. «С чем ты меня поздравляешь, кретин? – неожиданно окрысился ты. – С тем, что дурочка от меня залетела?» И еще заявил: «Между прочим, ты проводил с ней не меньше времени, чем я». Игорь как-то странно удивился. Мне показалось, он даже задумался о чем-то. И я сам, грешным делом, тогда подумал: а черт его знает! Театры театрами, концерты концертами… Но дело- то молодое… А черт его знает…
– Ты считаешь, между ними что-то могло быть?
– Исключено! – сразу говорит Игумнов. – Если бы ты помнил, какими глазами Игорь посмотрел на тебя после этого… Нет, в них не было ни обиды, ни презрения. Он посмотрел на тебя с жалостью. Как будто ты только что сообщил, что безнадежно болен.
И тут я взрываюсь. Не могу!
– Хватит лирики! – кричу я. – Хватит наматывать мне нервы на кулак! Заканчивай свою историю!
– Это не моя история, старик, – грустно говорит Слава. – Это вообще-то твоя история.
Меня начинает трясти.
– Моя или твоя – без разницы! Хватит меня мучить! Кончай!
– Нет, – говорит Игумнов, – так не пойдет. Коротко рассказать тебе об этом не смогу. Как потом оказалось, это действительно не только твоя, но и моя история. Это то, о чем я хотел с тобой говорить. Но без твоей истории не получится и моей…
Наливаю себе полный фужер водки и опрокидываю залпом. Глядя на меня, Игумнов крякает от удовольствия и следует моему примеру. Кого-то он мне сейчас напоминает…
Итак, мой друг смотрел на меня с жалостью. Как будто ему только что сообщили, что я неизлечимо болен… Потом он вышел из комнаты и ночь провел у Игумнова. Просил, чтобы тот разрешил переселиться к нему. Тем более что до конца учебы оставалось полгода. Но Игумнов его, разумеется, выгнал обратно ко мне. И, похоже, мы с Игорем даже помирились. Но тут…
– Тридцать первого вечером, – рассказывает Слава, – приехала Даша. Не знаю, зачем она приехала. Вроде бы ты отбил ей телеграмму, чтобы она не приезжала, что ты улетаешь к матери на все новогодние праздники… В общем, не знаю, что ты ей соврал. Но она приехала. Мы сидели с тобой за столом и играли блиц-партию в шахматы. (Черт, опять эти шахматы!) Водка и закуска к встрече Нового года были закуплены, но начинать пьянствовать было еще рано. И вдруг заходит один из наших студентов и говорит, что внизу тебя ждет какая-то девушка. «Приезжая, с чемоданчиком», – уточнил он. «И с толстой попой?» – вяло спросил ты, не отрываясь от шахматной доски. Парень заржал: «Точно!» Игорь лежал на кровати, но, услышав о приезде Даши, тут же вскочил на ноги. А ты, даже не повернув головы, попросил его спуститься вниз и сказать Даше, что ты улетел к маме в С.
Тут нужно тебе кое-что напомнить. Просто так в общежитие гостей не пускали. Марьиванна та еще была энкавэдэшница. Принимающая гостя сторона должна была спуститься на вахту и оставить свой студенческий. Тогда гостю разрешали пробыть в общежитии до одиннадцати ноль-ноль. Когда гость уходил, билет возвращали принимающей стороне. Но для меня, тебя и еще некоторых своих любимчиков Марьиванна делала исключение. Гость оставался ночевать, и иногда не на одну ночь, а потом вахтерша возвращала билет, как бы этого не замечая. И вот тебе нужно было просто спуститься и провести Дашу к себе. Ну а Игорь, как обычно, отправился бы ко мне. Собственно, он и ждал от тебя этого, потому и встал с кровати. А ты попросил Игоря пойти и соврать Даше…
Как говорит Игумнов, Игорь сперва меня не понял. Он, наверное, решил, что это новогодняя шутка. Он даже засмеялся сначала. «Смешно», – сказал он.
Но я не шутил и повторил просьбу. Все так же не отрываясь от доски, потому что это была блиц-партия. И тогда у Игоря сделалось то самое мраморное лицо.
– Т-ты п-п-понимаешь, что ты г-г-говоришь? – сильно заикаясь, сказал он. – Т-ты х-хочешь, ч-ч-чтобы я ей с-с-соврал?
– Ладно, – ответил я. – Тогда пойти и скажи ей правду. Скажи ей, что я не желаю ее видеть. Так, по-твоему, будет лучше?
– Игорь стоял будто в ступоре, – продолжает Игумнов. – Молча стоял возле тебя и смотрел, как ты быстро передвигаешь фигуры на доске. И вдруг ты треснул кулаком по столу так, что все фигуры полетели на пол, и заорал: «Ты не слышал меня?! Иди и скажи этой дурочке, что меня нет! Или что я не хочу ее видеть! Решай сам, как лучше! Ты же у нас, плять, Дон Кихот!» В этот момент я был уверен, что сейчас Игорь врежет тебе в челюсть. По правде говоря, у меня самого чесались руки, но я подумал, пусть это лучше сделает Игорь.
– Врезал? – спрашиваю я.
– Нет. Он схватил куртку с шапкой и вышел. А ты расставил фигуры в том же порядке, в каком они были до этого, и предложил мне играть дальше. И я почему- то согласился.
