– Никогда не читаю интервью…
– Но в этом интервью вопросы себе задаешь ты сам, хотя и под женским псевдонимом. Ты забыл, Кеша?
– Ах, да. У тебя этот номер есть?
– Он уже неделю лежит на журнальном столике.
Рассматриваю журнал.
– Вот видишь, – говорю я, – ты была не права. Я не интересуюсь самим собой. Вот даже собственной физиономии на столе не заметил.
– Я и не говорила, что ты интересуешься самим собой. Я говорила, что ты не видишь никого, кроме самого себя. Это разные вещи – видеть и интересоваться. По-моему, ты себя тоже не любишь. Ты вообще кого-нибудь любишь?!
Старая пластинка.
Раскрываю журнал.
– Так, посмотрим… Заголовок: «Память, говори!» Плагиат из Набокова. Автор – Вика Забудько. Не обижайся, но я придумал бы себе более изысканный женский псевдоним. Забудько. Хохляндия какая-то!
– Это девичья фамилия Даши, – тихо говорит Вика. – И если ты скажешь по этому поводу еще хоть слово, я запущу в тебя утюгом.
– Разве у нас в доме есть утюг?
– И еще тесак для рубки мяса.
– Молчу, молчу…
– Что ты там говорил о голубых в литературе? – спрашивает Вика. – Вообще-то это не Пингвиныча, а моя идея. Мне это кажется перспективным. Как ты думаешь, стоит предложить это Игумнову?
– Предложить стоит. Но не стоит это делать через голову Варшавского. Это будет выглядеть так, что ты или ни в грош не ставишь прямого начальника, или хочешь занять его место. Кстати, последний вариант вполне возможен. Я знаю одного босса, который сделал своим заместителем совсем юную девчонку. Он объяснял это тем, что она лучше понимает «запросы молодого поколения». На самом деле просто повелся на нее из-за своих сексуальных комплексов. Я открою тебе секрет: у Игумнова их навалом.
– И ты так спокойно говоришь мне об этом? Не понимаю тебя, Кеша! То ты устраиваешь погром в его кабинете из-за меня, то предлагаешь мне лечь с ним в постель ради новой должности. После всего, что я тебе сейчас сказала? Ты садист?
– Ты не сказала ничего нового, – говорю я. – Я знал это и без твоих откровений. Запиши себе в блокнот крупными буквами: Я НИКОГДА НЕ ЛЯГУ С ТОБОЙ В ПОСТЕЛЬ.
– Почему? Я же вижу, как ты смотришь на меня…
– Потому что это пошло, Вика! Потому что я не хочу наши с тобой отношения превращать в сексуальную пошлость!
– Тогда не все потеряно, – мурлычет Вика с довольным видом. – Будем взрослеть, Кеша! Будем работать над собой! Собственно, взрослеть нужно тебе, а не мне. Мне иногда кажется, что тебе не пятьдесят, а двадцать пять лет.
Вздрагиваю. Сказать? Что сказать? Что она живет с больным на голову мужчиной? Но это значит напроситься на жалость, сострадание. Нет, ни за что!
– Давай вернемся к нашим голубым баранам, – говорю я. – Если тебя и Пингвиныча интересует мое мнение, объясню, почему серия о голубых ковбоях в России не пойдет. Эта тема имеет смысл, когда герои ощущают себя изгоями общества, как в «Горбатой горе». Тогда в этом есть драматизм. Но если вы попытаетесь поставить этот драматизм на поток… И вообще – кто будет читателем этой голубой серии?
– А почему она популярна в Америке?
– Ковбойская тема – одна из матриц американской культуры, как тема Клондайка. Раз ты прочитала Джека Лондона, то должна понимать. И вот на эту традиционную матрицу накладывается история незаконной любви двух парней, изгоев-гомосексуалистов. Если помнишь, они еще и женаты. Происходит короткое замыкание, вспышка. Так и рождается настоящее искусство. Вспомни «Ромео и Джульетту». На матрицу средневековой вражды двух семейных кланов Шекспир наложил историю любви юных созданий. И получился шедевр, который затем переписывает мировая литература, в том числе и в массовых любовных романах.
– А у нас?
– У нас другие матрицы.
– Ой! – говорит Вика. – Что-то я заболталась! У меня же через час электричка. Пока-пока!
– Какая еще электричка? – удивляюсь я. – Ты ничего не говорила!
– Разве? Ну извини! Мы с Максимом едем к вам на дачу отмечать католическое Рождество. Когда вернусь, не знаю… Но обещаю, Новый год мы встретим вместе.
– Вместе с кем?
– С тобой, Кеша, с тобой.
Даже не знаю, что ей сказать.
– Не волнуйся, – говорит она. – Мы едем не одни. Максим пригласил кучу друзей. Мы с ним все решили. Мы с ним просто друзья. Кстати, из-за кого ты больше переживаешь, из-за него или из-за меня? – И из прихожей кричит противным капризным голоском: – Можно попросить тебя помочь мне надеть шубку!
Закрыв за ней дверь, звоню Максиму.
– Ты где?
– Я не должен перед тобой отчитываться.
– И все-таки?
– Мы с друзьями едем в деревню. Дедушка и бабушка сейчас гостят у нас, дом свободный. Не возражаешь?
Говорит это таким же противным голоском, как Вика из прихожей.
– Макс, прошу тебя! Не как отец… Не прошу, а советую, как мужчина мужчине. Не связывайся с этой особой! Ни один черт не знает, что у нее в голове.
– Ты о ком?
– Ты знаешь.
– Но ты же с ней связался?
– А ты во всем пытаешься мне подражать?
Отбой. Обиделся… Какие они все нежные!
Два Б
Иду на кухню доедать блинчики с творогом. После скандала в «Пушкине» Вика готовит мне исключительно блинчики с творогом. Словно нарочно напоминает о тех блинчиках с кремом. Издевается? Или наоборот – искупает вину? Знает, что я обожаю блинчики с творогом и со сгущенным молоком. Кстати, в начале записок я забыл сказать, что Иннокентий Иноземцев – господин весьма упитанный, с круглым животиком, небольшой седой бородой и в очках в толстой черной оправе. А по ходу повествования наверняка казалось, что я худой и гладко выбритый, какими обычно бывают желчно-ироничные мужчины. Впрочем, какое это имеет значение?
В гостиной замечаю на журнальном столе Викин ноутбук. Забыла? Или просто оставила? Странно. Вика всегда берет ноутбук с собой. Перед завтраком, пока я принимал душ, Вика что-то писала на нем. Возможно, письмо матери. Бросила писать, как только я вышел из ванной комнаты.
Ноутбук открыт и находится в спящем режиме. Я, разумеется, не буду ничего там смотреть, но надо бы его выключить, чтобы не сел аккумулятор. Если Вика что-то там не дописала, а батарея сядет, текст пропадет. Может, важный текст.
Я отлично понимаю, что уговариваю сам себя, чтобы оправдать неблагородный поступок. Тем не менее подушечкой указательного пальца слегка трогаю одну клавишу. Экран загорается.
Стараюсь не смотреть на текст и думаю, как сохранить его и выйти из системы. Но тотчас понимаю, что делать этого не нужно. Когда Вика вернется и увидит, что я выключил компьютер, это будет автоматически означать, что я прочитал текст. И это будет очень позорно. Так что делать этого нельзя. А экран все горит.
