– Кого? – удивляется Вика. – Ты издеваешься надо мной?
– Почему ты думаешь, что история любви двух попугаев хуже истории любви двух людей? – возражаю я. – И потом, ты еще не выслушала ее.
Итак, жил да был на свете волнистый попугайчик- альбинос, которого звали, допустим, Кеша…
– А что такое альбинос?
– Он был совсем белый.
– Белый – неинтересно!
– Есть очень красивые волнистые белые попугайчики. Кстати, более редкая порода. Но и сволочью он был тоже редкостной.
– Почему сволочью?! Попугай не может быть сволочью!
– Ты очень высокомерно относишься к животным, – говорю я, поглаживая Лизу. – По-твоему, и любить они не могут, и сволочами быть не могут? Только мы с тобой?
– Ты меня совсем запутал!
– А ты помолчи немного.
…Так вот, эта маленькая пернатая сволочь разрушила большую любовь.
– С этого места подробней!
– Я буду рассказывать от первого лица, если не возражаешь.
…Мы познакомились в поезде дальнего следования.
– В ресторане? – сразу интересуется Вика.
– Нет, это было обычное купе. Но почему-то мы оказались в нем вдвоем. Наверное, пассажиров было мало. Вот захожу я туда и вижу: лежит на нижней полке милая такая девушка. Милая, понимаешь? Не красивая, нет. Но милая просто до невозможности! Такая блондинка, в шортиках, в очках круглых, больших, глаза зеленые, спина худая, ноги бледные. Все время как бы потягивается…
– Кокетка!
– Нет, не кокетка… Очарование в ней было какое- то необъяснимое… Какое-то смертоубийственное! Прелесть была, понимаешь? Не грубая, не бабья…
– И вы пошли в ресторан, – напоминает Вика о главном.
– Милая, ты, возможно, не знаешь, но в поезде есть еще много разных мест кроме вагона-ресторана. Я никогда не хожу по ресторанам со случайными женщинами. Тем более в поезде, откуда не сбежишь. Нет, мы не пошли в ресторан. Но я вдруг заметил, что рядом с ней лежит моя газета и открыта она на странице, где напечатана статья с моей фотографией. Я был известным журналистом. Я был просто ор-рел! Усы такие гусарские! Орлиный взор!.. Что ты смеешься? Это сейчас я выгляжу неважно, потому что в моей жизни возникло много проблем и я знаю, кто в них виноват.
Вика просто заливается смехом.
– Папик, ты о себе, что ли, рассказываешь? Ты влюбился в купейную барышню с первого взгляда? Ни за что не поверю!
– Уже поверила. Запиши в блокнот: кратчайший путь обмана читателя – повествование от первого лица.
– Пишу – ха-ха!
– Ну вот! Она…
– Можно я угадаю? – говорит Вика. – Она сравнила твои орлиные усы в газете с тобой и поняла, что перед ней тот самый. Нет, не могу, я умру от смеха! А обещал страшную историю.
– И еще в руках у нее был «Митин журнал».
– Митя – это еще кто? – спрашивает Вика.
– «Митин журнал» – это журнал крутых интеллектуалов девяностых годов, – поясняю я. – Кто-то из присутствующих тогда еще писал в подгузники. Словом, мы опознали друг друга, как боевые ракеты в полете безошибочно определяют «свой – чужой». Я ее – по «Митиному журналу», она меня – по статье в газете. И вот тогда, моя дорогая, вот тогда мы… пошли в вагон-ресторан.
– Ну наконец-то… – вздыхает Вика.
– Вот. А после ресторана…
– Мне уже пора на выход?
– Не было у нас ничего!
Вика недовольно супит брови.
– Я не по́няла! Вы с ней всю ночь журнал Мити вслух читали?
– Да уж не любовные романы. Мы с ней были родом из одного города и ехали к родителям. Но я вернулся в Москву почти сразу же, а она осталась на все лето. Мы переписывались по электронной почте каждый день, два-три раза в день.
– Ты бы еще эсэмэски каждый день посылал, – ворчит Вика. – «Как ты, дуся? Погода? В Москве – говно».
– Грубо. И не смешно.
– О чем же вы писали?
– Вот об этом я не расскажу никому даже под смертными пытками… Но мы забыли о главном, о попугае…
– Нет, подожди! Давай я угадаю ее имя! Ее звали Людмила? Мила?
– Пять с плюсом, дорогая! – восклицаю. – Лет восемнадцать назад я на тебе непременно бы женился.
– На ком? – смеется Вика. – На кульке из пеленок?
– Итак, она звалась Людмилой. И эта Мила была совсем не то, что ты.
– Лучше?
– Тоньше. Нежнее. Ранимее. Но в одном вы с ней похожи. Мила была из бедной семьи…
– Эта история начинает мне нравиться, – заявляет Вика. – Ты был богатенький и несчастный, а она бедная, но счастливая.
– Пусть будет так. Но мы опять забыли про попугая.
– Ну хватит, папик! Не было никакого попугая, да?
– Любезная моя Вика! Я отдал бы половину своей жизни, чтобы этой твари не было на свете. Но она была. И эта маленькая гадина – главная причина того, что я сейчас сижу с тобой, а не нахожусь рядом с лучшей на планете женщиной.
– Я припомню тебе это, папик!
– Ты спросишь, встречались ли мы с ней в Москве? Конечно! В Москве мы встречались каждый день. Не было, наверное, ни одного кафе в центре, в котором бы мы не побывали. Нужно ли говорить, что я влюбился в нее, как сопливый пацан? Она была женщиной, в которую невозможно не влюбиться…
– Я не такая? – спрашивает Вика.
– Нет, ты не такая. И в этом твое глупое счастье. Ты просто красивая девушка. Из тебя получится прекрасная жена и мать. Дело за малым – находи своего молодого человека…
– Уговорил. Я выхожу за Максима.
– Даже думать не смей о моем сыне!
– Сам напросился.
– Вернемся к нашим баранам, вернее, попугаям. Я влюбился в Милу с первого взгляда. Влюбился еще в поезде. Но я не говорил ей этого. Главное, не делал никаких попыток сближения. Но в какой-то момент мы стали с Милой очень откровенны, и она сказала мне, что боится любви, что, если она полюбит, это разорвет ее изнутри.
– Она боялась влюбиться в тебя, – заявляет Вика. – То есть она тоже полюбила тебя в поезде (не понимаю, за что), но боялась признаться. А ты вел себя трусливо.
– Но мы опять забыли про попугая.
– Тьфу на тебя! Ну почему ты такой трус?
– Да, я боюсь женщин. Но с ней все было иначе. Она была для меня подарком небес, и я боялся потерять его, потому что такой подарок дается один раз в жизни. Мы с ней были очень похожи. Я тоже такая глубоководная рыба, которая на поверхности взрывается изнутри. В сущности, нам не стоило встречаться с ней в Москве.
– И все-таки не могу понять, что же такого особенного было в этой твоей Миле? – ревниво спрашивает Вика.
