– Как ты думаешь, папик, – задумчиво говорит Вика, – почему наши и американские романы такие разные? В американских босс пристает к ней и она обводит его вокруг пальца, а в наших она пристает к нему и обводит вокруг пальца, но как-то некрасиво.
– Это потому, – говорю, – что в американских женщинах развито чувство собственного достоинства. Они не красят губы, не подводят глаза и не одеваются как проститутки, когда идут знакомиться с мужчиной. Они не пытаются соблазнить их дешевыми ночными рубашками, разгуливая перед ними без трусов. Ой, да ты, кажется, хочешь от меня уйти? Тебе помочь собрать мамин чемоданчик?
– Нет, – говорит Вика насмешливо, – я поживу еще у тебя. Конечно, если ты не против.
– Нет, что ты! Наглость – второе счастье.
– А знаешь, что ты кричал генеральному в его кабинете? Ты кричал, что, если он еще раз посмеет… если он хоть пальцем ко мне прикоснется… ты сотрешь его в порошок. Еще ты сорвал со стены портрет Че Гевары и надел ему на голову. Во-от! А еще обещал засунуть его вонючие сигары ему…
– Все, хватит!
Смотрит с победоносным видом…
– Дело в том, душа моя, – злорадно говорю я, – что мы с генеральным просто разыгрывали Верунчика.
– Это еще как?
– А так. Ты знаешь, что она хотела уйти от него к Пингвинычу?
– Ну… да.
– Во-от! А Слава этого не хочет. Во-первых, Вера отличная секретарша. Во-вторых, она еще кое-что умеет, о чем тебе знать рано. Ничто так не возбуждает любовь женщины, как жалость к мужчине. Кстати, запиши это в блокнот. Так вот, Игумнов, когда я оскорблял его на глазах Веры, выглядел таким жалким, таким несчастным, таким потерянным… Я сам был готов разрыдаться, но оставил эту радость Вере. Ты не представляешь, какими глазами она на него смотрела. А меня была готова придушить.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Воображаю, какой у них сегодня был секс!
– Да, – растерянно говорит Вика, – они уходили вместе.
– Еще бы! Недалеко от издательства есть прекрасный мини-отельчик для влюбленных. Но об этом вам тоже еще знать рано, мисс!
Сейчас глаза Вики похожи на две гневные тарелки.
– Какие же вы сволочи! – восклицает она. – Какие вы все сволочи! Я завтра же все расскажу Верочке!
– И этот вариант нами продуман, – говорю я. – Сегодня она его просто пожалела, а завтра благодаря тебе будет восхищаться им как мужчиной, способным ради нее на такое сумасбродство. И что бы ты ей ни говорила, все будет мимо.
Вот на хрена я это придумал, а?
– Так мы собираем мамин чемоданчик? Что-то мы давно не доставали его из шкафа. Эй, чемодан, ты где?
– Никуда я не уйду, – зловеще говорит Вика, – но я тебе: а) отомщу, б) скоро отомщу и в) страшно отомщу!
– Тогда спокойной ночи, любовь моя.
Уже начинаю засыпать, когда тренькает телефон.
Эсэмэс от Игумнова: «Спасибо, старичок! Это было великолепно!»
Палимпсест
Не знаю, как изменения во сне были связаны с моим утренним решением забрать из редакции рукопись последнего романа, но, видимо, как-то связаны. Просто я не хотел об этом думать.
По дороге к редактору заворачиваю в кабинет Игумнова. Смешно наблюдать, как Верочка, увидев меня и перепугавшись, вскакивает с места и встает между мной и дверью начальника.
– Вячеслав Олегович не принимают!
– Вера Павловна, – говорю, – поверьте, сегодня я безоружен и пришел принести свои глубокие извинения.
Она мне верит. Влюбленные женщины – очень чуткие существа. В отличие от нас, толстокожих мужчин.
Игумнов радуется моему появлению как ребенок.
– Ты гений! – шепчет он. – Вчера у нас с Верой был потрясающий секс! Я даже ночевать домой не поехал. Соврал жене, что был срочно вызван на совет акционеров.
– Ночью? – удивляюсь я. – Не знал, что совет акционеров проводят по ночам.
– В бане, ха-ха! И жена поверила, ты представляешь!
Поверила, как же!
Инга позвонила мне вчера, когда я возвращался на такси из ресторана.
– Малыш, – не сказала, а как-то выдохнула она, – мой дуралей завис на всю ночь с какой-то бабой. Думаю, с секретаршей. Вера так здорово изображает из себя влюбленную школьницу, а у Славочки же вечный пубертатный период…
– Зачем ты звонишь?
– Ты помнишь наш секс в машине?
– Нет, я помню наш секс на Кипре.
– Нет, на Кипре мы с тобой элементарно перепихнулись. Настоящий секс был в машине.
Инга предложила мне встретиться и хотела, чтобы я заехал за ней на своей тачке.
– Малыш, выедем на загородное шоссе, ты разгонишься километров под сто восемьдесят, а я сделаю…
– Не продолжай… Зачем это тебе?
– Хочу еще раз проверить твою выдержку. Тогда, в машине, у подъезда, когда ты кончал, глядя Славе в глаза, у тебя на лице не дрогнул ни один мускул. Это было потрясающе, малыш! Не представляю, что ты при этом испытывал!
– А ты?
– Я кончила три раза!
Да, Слава долго выбирал себе подходящую жену. Самое ужасное, что он действительно любит ее. А Вера? Это не пубертатный период. Это другое. «Понимаешь, – признался мне Слава, – ничего не могу с собой поделать. Люблю Ингу так, что крышу сносит! Особенно когда просыпаюсь и вижу ее рядом в постели, без этой ее косметики, без всей этой бабской херни». – «Зачем же ты ей изменяешь?» – «Бес во мне сидит какой-то! Я однолюб, но не одноёб. Инга это понимает. А прежние жены – нет».
Предложение Инги было таким неожиданным и экзотичным, что я чуть было не согласился. «Хорошая будет писательская смерть, – подумал я. – Альбер Камю, погибший в катастрофе между Провансом и Парижем, в сравнении со мной будет выглядеть просто школьником в коротких штанишках. Нас с Ингой найдут в кювете, вдвоем, в кабине, забрызганной кровью и спермой. А не слабо!»
Хотите верьте, хотите нет, но остановил меня не страх смерти, а мысль о дочке Инги и Славы.
И еще я вдруг представил себе, как Слава Игумнов и Тамара посмотрят друг другу в глаза.
Портрета Че Гевары действительно нет на стене, а вот старина Хэм продолжает смотреть своим обаятельнейшим взглядом. На нем точно такой же грубый свитер, какой был на мне в том походе. Впрочем, что я себе вообразил! Это на мне был точно такой же свитер. Я подражал ему, всегда подражал.
– Ты уже заказал нового Че? – спрашиваю я.
– Да ну его! – говорит Слава. – Надоел! Закажу себе портрет Пингвиныча. Вот кто действительно крутой мужик!
– А мы с тобой правда вчера разыгрывали комедию перед Верой?
