– Договорились.
– Еще одно условие. Прочитав записки, вы поделитесь со мной своими впечатлениями.
– Слушаюсь, маэстро!
– О, мои девочки совсем замерзли, – вдруг озабоченно говорит он, сам при этом поеживаясь. – Нам пора домой. До встречи, несчастный вы мой!
– Почему несчастный? – обижаюсь.
– А разве бывают счастливые писатели? Дай вам бог как можно скорее избавиться от этой дурной болезни.
– Послушайте, – говорю я, – а вы, случайно, не сумасшедший?
– Нет-нет! – говорит он. – Именно сейчас я абсолютно здоров.
Бережно снимает собачку с колен и с важным видом катит коляску к выходу из парка.
Открываю папку.
Предисловие
Я – Иннокентий Иноземцев. Я писатель и, следовательно, скучный человек. Это только в кино современные писатели изображаются бонвиванами, острословами и баловнями судьбы, обвешанными гроздью влюбленных женщин. Они важно вылезают из шикарных авто, а из карманов их дорогих пиджаков вместе с листами черновиков сыплются и разлетаются по ветру крупные купюры. Нельзя понять, когда эти щеголи находят время что-то писать, потому что они всегда среди поклонниц.
Итак, я – скучный человек… Но история, которая приключилась со мной в 2010 году (дата важна, запомните ее!), была не только не скучной, но… лучше бы она была поскучнее.
В это время я писал любовный роман. Зачем я, серьезный писатель, это делал? Не знаю. Решил попробовать себя в жанре. Попробовал. Это оказалось очень трудно. Гораздо труднее, чем писать нетленки.
Роман у меня не получился. Дело в том, что я не люблю женщин. Не то чтобы я их специально не любил, а просто не люблю, как, например, не люблю пиццу. Не подумайте, что я гей. С этим все в порядке. Но женщин не люблю. Как факт бытия.
Одновременно я вел эти записки. Они писались сами собой, потому что в жизни моей в это время происходили какие-то удивительные вещи, которые я не мог себе объяснить.
Несчастный роман я уничтожил, а записки оставил. В единственном распечатанном виде. Вот они. Может, кто-нибудь поймет, что это было? Если это кто-то когда-то прочитает.
Правило трех Б
Мне почти каждую ночь снятся горы. Непрерывно повторяющийся сон мучает меня двадцать лет, один в один.
Ослепительно-белый цирк
[1], похожий на гигантскую антенну-тарелку, вроде тех, что устанавливают на дачах, только больше в сто тысяч раз. Или на зеркало мегателескопа в горах Чили. Но это не Чили, а Кавказ. Ничто во сне не говорит об этом, я просто знаю, что это – Кавказ. Эту картинку я вижу с высоты птичьего полета, испытывая приятное головокружение и легкость в теле от парения в небесной вышине. Но я не птица, я – человек. Когда я поворачиваю голову, то вижу свои руки и ноги, распластанные в полете, как у парашютиста, у которого еще не раскрылся парашют. Я чувствую и слышу, как парусит капюшон пуховой куртки, натянутый на голову и схваченный металлической кнопкой на подбородке. На мне темные очки, потому что без них я ослепну от снежной белизны. Солнце в зените. Оно знойно палит, но не согревает снег, иначе снег бы расплавился и ринулся водопадом в весеннюю долину, которую я тоже вижу отчетливо, включая пастуший балаган у ручья…
Цирк начинается от ледника и упирается в горный хребет. В хребте – небольшая седловина. Это перевал, на который я должен подняться во что бы то ни стало. Дело в том, что я не только наверху, но и внизу. Я вижу себя в виде крохотной темной точки. Такие бывают в фарфоровых тарелках – вкрапления песчинок, оставшихся в белой глиняной массе перед формовкой. Их не замечаешь годами, но, однажды заметив, не можешь не обращать на них внимания. Они раздражают, как всякое нарушение идеала. В полете я не могу рассмотреть себя близко, но знаю, что я иду на перевал. А идти мне туда нельзя, смертельно опасно!
Впрочем, об этом знает я-верхний, а я-нижний не знает. Все мое существо стремится к нему, чтобы крикнуть, предостеречь! Я загребаю руками воздух, как плавают собаки, отталкиваюсь ногами, как лягушка, и мне удается немного спуститься вниз и приблизиться к самому себе, но встречный поток воздуха подхватывает меня и бросает еще выше…
Картинка мгновенно меняется, как в калейдоскопе. Я один в пастушьем балагане – временном жилище из дикого камня. Лежу на низких нарах, сооруженных из тонких бревен и устланных сухим мхом. Гудит печка-буржуйка, но не согревает меня. Бьюсь в ознобе, сучу ногами, пытаясь выбраться из поглотившего меня морока. Балаган маленький, три на три метра, но мне почему-то кажется, что в нем обитает немыслимое количество живых, а на самом деле давно уже мертвых существ. Они кричат истошными жалобными голосами, словно просят о чем-то, а иногда мне кажется, что их просто режут на куски. Но не это мне страшно.
Мне страшно другое. Страшно оттого, что я сплю и знаю, что это сон. Как выбраться из него, как проснуться? А если я никогда не проснусь? И тогда я тоже начинаю кричать. Я кричу, но не слышу своего крика. Зато слышу грудной ласковый девичий голос: «Успокойся! Успокойся! Это всего лишь сон!»
Поворачиваю голову и вижу рядом с собой желтый череп с пустыми глазницами, обрывками серой кожи и длинными волосами, сухими и жесткими, как прошлогодняя трава. Просыпаюсь от своего же крика. Подушка мокрая, хоть выжимай.
Сегодня был в издательстве у генерального. Когда-то мы со Славой учились в Литературном институте на одном курсе. Игумнов был звездой поэтического семинара, но в девяностые годы забросил поэзию и с головой ушел в книжный бизнес. Настойчиво звал туда и меня. Слишком настойчиво, из чего было понятно, что сам он в своем решении не был уверен.
– Я ничего не понимаю в бизнесе, – отнекивался я.
– А сейчас никто в нем ничего не понимает, – убеждал меня Игумнов. – Именно поэтому у всех примерно равные шансы.
Я колебался, но в конце концов соскочил. И правильно сделал. Слава, конечно, разбогател, но в него и стреляли. Однажды он проявил излишнюю жадность и отжал маленькое издательство у бывшего партнера. Бизнес, ничего личного. Но у издателя оказалась беременной молодая жена. Он занервничал и нанял киллера. К счастью, недорогого, на настоящего профессионала денег пожалел. Незадачливый убийца был с похмелья, руки дрожали, и он промахнулся. Оба, заказчик и исполнитель, естественно, сели. Слава проявил благородство и поддерживал беременную жену сидельца. Кажется, даже забирал из родильного дома.
Игумнов мне приятен. Успешный, амбициозный, не топчется на месте и смотрит в будущее. Пять лет назад он со скандалом покинул крупнейший книжный холдинг и, как говорит, замутил свое издательство принципиально нового типа. Что это такое, я плохо понимаю, потому что вообще ничего не понимаю в бизнесе. Но название издательства говорит за себя – «BE», то есть по-русски – БЫТЬ. Полностью – «Book Entertainment».
