– Можно и со мной, – кивнул Иващенко, убирая с колена шерстинку. – Но вы ведь видели, в каком она сейчас состоянии.
– Я же говорю – нужен отдых. Длительный, может, годичный или даже больше. Но я уверена, что Ненашева восстановится. И готова ждать.
Иван вдруг весь подобрался, как собака, учуявшая на охоте зайца, кинулся к окну, что-то пробормотал и выбежал из кабинета.
Я проводила его удивленным взглядом – определенно, количество странностей в клинике сегодня начало зашкаливать.
Закурив, я подошла к окну и увидела, как психолог, смешно размахивая руками, бежит в сторону шлагбаума, за которым виднеется силуэт припаркованной машины.
Через пару минут Иван уже возвращался к зданию, но рядом с ним шагал высокий, хорошо сложенный мужчина в распахнутой светло-коричневой куртке и черных джинсах.
– Господи, это еще кто? – пробормотала я, понимая, что Иван ведет незнакомца ко мне.
Это оказался тот самый Стас Миронов. Психолог не преувеличил, говоря, что Миронов – красавчик, так оно и было. Похоже, дополнительного шарма ему придавало еще и то, что даже тюремный срок не убил в нем уверенности в себе.
– Вот, Аделина Эдуардовна, знакомьтесь. Это Стас, – представил мне гостя Иван.
– Очень приятно. Располагайтесь, – я показала на диван, и Миронов, крепко пожав мне руку, сел, сбросив куртку.
– Расскажите, пожалуйста, толком, что с Улей. Я прождал в машине всю ночь, а теперь Иван Владимирович говорит, что она домой сегодня не вернется. Что происходит?
– Вы не волнуйтесь, Стас. Ульяна… ей стало плохо, нам пришлось увезти ее в другую больницу.
Миронов поднял на меня совсем больные глаза.
– Это то, о чем я думаю?
– Ну, я ведь не могу знать, о чем вы думаете, – я присела в кресло около дивана, Иващенко устроился на подлокотнике слева от Миронова. – У нее прежде бывали нервные срывы?
– Я не могу сказать, было ли это в возрасте старше пятнадцати… – Миронов чуть запнулся. – Дело в том, что я отбывал наказание и не виделся с Улей почти шестнадцать лет. Десять сидел, потом… потом думал, что у нее своя жизнь, где мне с судимостью нет места. Но в юности… знаете, у нее был такой отец… странный, что ли. Дрессировал ее, как собаку, все запрещал, все контролировал – учебу, тренировки, свободное время… Шагу ступить не давал. А мне она нравилась. Вот знаете, как бывает – за тобой носятся все девки в округе, а тебе западает в душу вот такая вроде бы неприметная девчонка, и тебе никто больше не нужен. И ты за нее готов на все.
– Даже на убийство? – негромко спросил Иван, и Миронов, повернувшись к нему, твердо сказал:
– Даже на убийство.
– Стас, а ведь вы лукавите, – произнес Иващенко. – Вы не делали этого. Я видел материалы вашего дела. Вы не могли убить Бориса Ненашева тем способом, что описан в результатах экспертизы. Вы высокого роста, а удар нанесен таким образом, что вам для этого нужно было встать на колени.
В глазах Миронова засветились злые огоньки, и я всерьез испугалась за Иващенко – зачем он говорит это, зачем провоцирует? Неизвестно, как себя поведет человек, отбывший такой длительный срок в зоне.
– Да, вы правы, – вдруг сказал Миронов, но повернулся при этом почему-то ко мне. – Я не убивал его, это Улька сделала. Когда я вбежал в раздевалку, он уже лежал в крови и хрипел, а она стояла рядом, и в руке у нее была рапира. Я быстро сориентировался… ну, не мог я позволить ей попасть в тюрьму, да еще на малолетку – она бы не выдержала. А я ее любил… и сейчас люблю, и всю жизнь любил. И никому не позволю ее обижать! То, что тогда случилось, уже неважно – я отсидел, все закончилось. Ничего хорошего бы все равно не было, он рано или поздно довел бы ее до чего-то подобного своими придирками. Но меня могло рядом не оказаться… А так… я придумал все от начала до конца, заставил Ульку это вызубрить и повторить следователю и всем, кто будет спрашивать, объяснил, что так надо… ну, а там уже и мамаша ее вмешалась, и любовник этот ее из горздрава… Отец ведь Улькин вообще не замечал, что в семье делается. Жена от его тирании налево побежала, роман завела, все, кажется, знали, только дядя Боря не замечал или не хотел замечать. Он на Ульке сосредоточился, ломал ее, как мог. И в смерти своей сам, в общем-то, виноват. Ну и я, конечно… – Стас умолк и облизал сухие губы.
– Чаю хотите? – предложила я, вставая. – Или, может, кофе?
– Чай лучше…
– Сидите, Аделина Эдуардовна, я сам. – Иван отошел к столику с кофемашиной, принялся готовить чай.
– Он ведь узнал, что мы с Улькой… ну… – произнес Миронов, опуская голову. – Я жениться на ней хотел, когда немного подрастет, и женился бы непременно, увез бы от дяди Бори, спрятал. Но… не знаю, как, но он узнал, из-за этого они и ругались в раздевалке. Он тогда прибежал откуда-то, злой, как черт, только что дым из ноздрей не шел, искал ее. А потом в раздевалке ударил по лицу несколько раз и в живот, это она мне рассказала… А уж когда за горло схватил – она до рапиры дотянулась и снизу… в горло прямо. И тут я… она. Кажется, даже не сразу поняла, что сделала, стояла и смотрела на рапиру, как по ней кровь стекает – тонкая такая дорожка, еле заметная… И я сразу решил, что на себя возьму, я мужик, мне легче будет… забрал рапиру, ткнул его еще в спину – ну, вроде как с этого началось… вот и все. Спасибо, – взяв из рук Ивана чашку с чаем, он сделал большой глоток. – Кстати, следователь тоже на это несоответствие моего роста и характера нанесенной травмы упирал. Но я через мать записку передал Улькиной матери, попросил, чтобы ее этот хахаль как-то повлиял. Ну, видно, удалось, раз я укатил лес валить, – невесело усмехнулся Стас. – Вот так… а Ульку они в больницу упекли, почти год продержали.
– И… как же вы… сейчас встретились? – спросила я, испытывая к этому человеку одновременно безмерное уважение и жалость.
– Случайно. Я даже не знал, что она живет на одной улице со мной. Искать не пытался, когда вышел, хотя письма писал с зоны – каждый месяц. Но ей, понятно, их даже не показывали. Я же думал – она замуж вышла, детей родила, так зачем себе бередить рану? И вдруг в супермаркете наткнулся на нее… знаете, оказывается, можно всю жизнь любить одного человека, даже если при этом вы не вместе, – он сказал это так искренне, что у меня защипало в носу. – И вот она стоит передо мной, а я понимаю – нет у нее никого… и это значит только одно – я должен быть с ней, потому что это то, чего я хотел там, на зоне, все эти годы. Ну и… а вчера она вдруг заговариваться начала, вроде как сама с собой и в то же время как будто с кем-то. Ну, я решил, что устала просто – все-таки хирург, работа тяжелая, ответственность…
– А сегодня, Стас, она сорвалась окончательно, – произнес Иван. – Ей придется лечиться какое-то время, а дальше… дальше будет видно. Но вы ей сейчас очень нужны.
– И я у нее буду, уж поверьте, – твердо произнес Миронов. – Я теперь ее не упущу.
Я посмотрела на него и поняла – нет, этот человек не врет и не говорит таких слов просто ради того, чтобы хорошо выглядеть. Он действительно будет рядом с Ульяной и поможет ей во всем. И с его помощью она, конечно, выкарабкается.
