Потом, крутанув чашку и прищурившись, несколько минут внимательно всматривалась в узор. Улыбнулась. «Вай мама-джан, жизнь твоими глазами так красочна… Только больше думай о том, что есть, а не о том, чего нет».
Она говорила просто, но ее незамысловатые слова казались мне загадками, словно она рассказывала сказку, и речь в этой сказке шла совсем не обо мне. Как мне тогда, в юности, было понять её «не стой у себя на пути?», как истолковать слова: «Никто не стоит у нас на пути, кроме нас самих»? А ведь так и случилось потом, стояла, долго стояла, топчась на месте.
Наконец она опустила очки и, пристально посмотрев на меня, произнесла: «Вай мама-джан, и трое детей у тебя будет, все три сына, апрес…»
Какая-то милая тупость разлилась внутри моего тела, стоило мне услышать эти слова, какая-то легкая оглушенность овладела мной, а на лице появилась блаженная дурья полуулыбка, не монализовская, совсем нет, именно дурья, и какое-то нежелание продолжать разговор, ведь главное уже было сказано.
Тут у беседки что-то заколыхалось и зашуршало – пришла следующая в очереди на гадание, крупная полная женщина в цветастом платье и красной помаде от бровей до подбородка. Мне с испугу показалось, что кроме ярких губ на ее круглом лице не было ничего. Но запомнила ее, надо же.
Тогда этим предсказанием я была не просто озадачена, а ошеломлена, и постаралась поскорей забыть об этой странной встрече с гадалкой. И, насколько я сейчас вижу, всё, что она наговорила, оказалось правдой, хотя я и посчитала это тогда общими словами. А она рассказала мне мою, исключительно мою жизнь, увидев ее на много десятилетий вперед на дне крохотной чашечки.
Очень запомнилась та первая поездка в Ереван этим особенным началом, запало в голову про трех сыновей, хотя тогда все в голос смеялись и шутили над этим пророчеством. А я в первую очередь.
Ездили мы в тот раз много, мчались сдуру по крутым горным дорогам, просто так, любовались безудержной красотой, то отправлялись гулять по берегу какой-то речки и бросали в неё камешки, кто дальше кинет, то лезли в гору и останавливались у обрыва, так, что сыпались из-под ног в пропасть булыжники, то ехали к чьим-то друзьям, то просто бесцельно мотались по городу и смотрели, смотрели во все глаза. Потом рванули через перевал в Дилижан, утопающий в зелени и удививший нас прелестными резными балкончиками и легкой заброшенностью.
Еще через день поехали в Эчмиадзин, где находилась, да и сейчас находится, резиденция главы Армянской апостольской церкви – Каталикоса всех армян. Я думала, снова посмотрим храмы и монастыри, но совершенно неожиданно – вы же от Арно Бабаджаняна! – нас принял сам каталикос Вазген I. Я и не очень понимала, что за священник нас пригласил, маленькая была, глупенькая, а потом узнала, что он не просто священник, а великий человек, национальный герой, один из самых уважаемых людей Армении. Простой в общении, коммуникабельный, мудрый и спокойный человек. Зачем мы ему нужны были, малышня, зачем на нас было тратить время, но нет, принял, поговорил, благословил, да ещё и попросил, чтобы нам показали сокровищницу.
Так вот святынь, собранных в главном соборе монастыря, столько, что хватило бы не на один десяток православных храмов. Торжественно подвели к кресту с драгоценными камнями, ну крест и крест, таких много. Попросили приглядеться повнимательнее, там под центральным стеклянным камнем маленькая деревянная щепка, по преданиям, частица креста, на котором был распят Иисус Христос. Говорят, что сам крест распятия был найден в Иерусалиме в начале IV века, а потом по всему христианскому миру стали развозиться его чудодейственные части. Помимо этой святой щепочки в богатом окладе, там ещё хранится обломок окаменевшего дерева от Ноева ковчега, на котором Ной пережил Всемирный потоп и который, по преданию, был найден на горе Арарат. До сих пор спорят по поводу породы дерева, из которой был построен ковчег – кипарис или кедр. Большинство ученых все-таки за кипарис, который не гниет, не трескается и не коробится. Всяким жучкам он тоже не по зубам, и не потому, что древесина слишком плотная, а потому, что обладает особым запахом, ведь каждый, кто хоть когда-то держал веточку кипариса и мял ее в руках, помните аромат? А помимо всего остального, эта древесина легкая, прочная и пластичная, и построить из неё можно что угодно, даже, как выяснилось, Ноев ковчег. В кипарисе огромное содержание смолистых веществ, из-за этого, видимо, доска от ковчега и сохранилась. В давние времена об этих кипарисово-смолистых качествах хорошо знали и древние египтяне, которые именно из этого дерева делали саркофаги для своих фараонов, да ещё и использовали кипарисовое масло при бальзамировании мумий.
Кусочек от этой святой доски в 1766 году специально откололи и подарили императрице Екатерине II в знак уважения к Русской Православной Церкви. Сейчас эта маленькая по размеру, но не по значению, святыня хранится в Москве, в Свято-Даниловом монастыре.
И ещё там в витрине Копье Судьбы, вполне такое невзрачное и довольно невпечатляющее, пройдёшь мимо – не заметишь, а на самом деле, это одна из главных святынь православного мира. Предполагается, что это то самое копье, которым пронзили Христа на кресте. Есть, правда, в мире еще три копья, которые претендуют на то, чтобы называться настоящими: в Вене, Ватикане и Кракове. Копья исследовали и выяснилось, что Эчмиадзинское копье датируется I веком, ватиканское – III веком, краковское – IV, а венское – не ранее VII… Считается, что Копьё Судьбы наделяет владельца способностью утверждать добро, добиваться побед и совершать сверхчеловеческие поступки: «Тот, кто объявит его своим и откроет его тайну, возьмет судьбу мира в свои руки для свершения Добра и Зла». Не досталось бы кому неправедному.
У нас в семье очень любили Арно Бабаджаняна. Он жил в соседнем дворе, в Доме композиторов, и родители часто ходили к нему домой, просто ли посидеть поесть вкусной армянской еды, или поработать над новой песней. Но в основном, конечно, принимали мы, сложилась уже какая-то привычка, дом у нас был открытый. Мама звонила нам с бабушкой во время антракта какого-нибудь концерта и говорила, что после окончания они приедут с гостями. Мы вставали к плите и варили суп из топора. «Топоры» были разные: то в чугунных горшочках запекалось всё, что можно было запечь, то прокручивалась селедка с булкой и всеми другими причиндалами и получался форшмак, с картошкой и на бородинском хлебе – самое оно, то быстренько, если находился сыр, ставилась пицца, то, если уж в холодильнике совсем было скудно, делались бутербродики с чем попало и запекались тоже – горячая еда все-таки шла намного веселее.
Мы всегда старались как-то выкрутиться, если продуктов было недостаточно, а гостей много. В не самые сытые 80-90-е годы, когда готовила в основном я, приходилось придумывать рецепты из ничего, но многие гости в то время довольно часто приносили с собой что-то из еды, какую-нибудь консервину, бутылку или фрукты, хотя многие и уносили от нас «что-нибудь вкусненькое» на завтра. Приходилось готовить не по рецептам, а по ситуации. Самым ходовым «товаром», который нравился всем и всегда, были сосиски в тесте. И часто кто-то из гостей нам притаскивал сосиски с намеком на «сделать тесто». Мы выпускали сосиски на свободу из прилипучего целлофана, резали их пополам, один конец сантиметра на два надрезали крестом, ненадрезанный конец закручивали тестом до половины сосисочного тела и жарили в масле или запекали в духовке, масло было не всегда. Свободный сосисочный конец раскрывался цветком, тесто румянилось, и лучшего хот-дога не могло и быть! Такие «пирожки» улетали прямо со сковородки, не дойдя до блюда, и тем более, до гостей! К чему это я так долго про гостей? Сейчас поймёте.
