И рассказывает истории.
Истории о былых временах. Настоящее слишком ужасно, чтобы думать о нем, поэтому она все чаще находит прибежище в прошлом. Она рассказывает о Марселе Прусте и его квартире с пробковой обивкой. Рассказывает, как перед смертью писатель просил, чтобы его отвезли в «Ритц»; как, понимая, что больше не сможет попасть в отель, заказал себе пиво из бара. Оно уже было в пути – ведь «Ритц» заботится о своих клиентах, – когда Пруст умер.
Рассказывает о своем муже, великом Сезаре Ритце, которого (она уверена в этом!) погубило переутомление. Иногда Мария-Луиза Ритц рассказывает забавные истории о младшем сыне, которого потеряла. Она вспоминает его только ребенком, ни слова не говоря о беспокойном молодом человеке, который, по словам Фрэнка Мейера, покончил с собой.
Рассказывает о себе самой – молодой невесте, не привыкшей к роскоши и великолепию, но уже тогда разглядевшей грандиозные очертания «Ритца» в лихорадочно горящих глазах Сезара. Рассказывает, как создавался отель, как они с мужем вместе искали финансирование (она до сих пор не может произнести фамилию Ротшильд, не морщась от отвращения), с каким удовольствием объехали весь мир в поисках диковинных предметов антиквариата, картин, гобеленов, мебели для своего детища.
Клод смотрит на вещи ее глазами. И понимает, что этот гранд-отель, это святилище, этот Тадж-Махал на самом деле – просто дом женщины. Он удивляется, почему у них с Бланш не было настоящего дома; почему они жили как странники – избалованные, да, но все же странники.
Если бы у них был собственный дом, один адрес вместо двух, если бы каждую ночь они ложились в одну и ту же постель, если бы она сама вела хозяйство: готовила, убирала, обставляла комнаты, чтобы занять себя, – может, сейчас она была бы здесь, с ним? Смог бы он защитить ее в другом месте, вдали от «Ритца»? Когда-то этот отель казался ему самым надежным убежищем в мире; когда-то Клод отдавал ему больше времени, больше энергии, даже больше любви, чем своей жене.
Все изменилось после той ночи, когда Бланш рассказала Клоду, что она сделала для него, для Парижа, для всей Франции; когда он наконец-то увидел жену такой, какой ее видели другие – Лили и Перл, – храброй, а не эгоистичной, дающей, а не просто берущей. Теперь «Ритц» кажется ему еще одной жертвой войны; декорацией для последнего нежного разговора с женой, которую он только начал узнавать. Перед тем, как немцы забрали ее. Как они забирают всех.
Всех, кто не уехал сам.
– Клод, можно тебя на пару слов? – говорит ему однажды Фрэнк Мейер. С тех пор, как Бланш пропала, дни сливаются в бесконечное серое полотно. Клод – мастер планирования, повелитель времени, которое ему удавалось загонять в угол, упорядочивать, делить на части, – теперь с трудом вспоминает, какой сегодня день недели.
Он почти не спит по ночам – все смотрит на подушку жены и мучает себя мыслями о том, что ей, должно быть, приходится пережить. Если она еще жива.
Проработав вместе много лет, Клод и Фрэнк, как ни странно, почти не разговаривали друг с другом. Фрэнк был настоящим королем своих владений, и Клод решил не вмешиваться в его дела. Бармен заказывал спиртное, следил за тем, чтобы бокалы и рюмки регулярно заменяли, постельное белье чинили или покупали, а свежие лимоны и лаймы всегда были в изобилии (теперь это только воспоминание; Клод уже несколько месяцев не мог достать цитрусовых, к неудовольствию немцев). Сам Клод редко бывал в баре (зато Бланш сидела там целыми днями, за них обоих). Он не хотел, чтобы его видели пьющим с гостями; это могло испортить репутацию корректного, ответственного месье Аузелло.
Поэтому Клод слегка удивлен – слегка, ведь все его эмоции, кроме отчаяния и ужаса, притупились – когда Фрэнк выходит из-за барной стойки. Это происходит вскоре после того, как был раскрыт заговор против Гитлера. Заговор, в котором, насколько известно Клоду, участвовали и «ритцевские» немецкие офицеры, включая фон Штюльпнагеля. Который исчез, прежде чем Клод успел еще раз убедиться в его человечности. Фон Штюльпнагель, как ни странно, был лишь одним из многих немецких военных, которые ежедневно собирались в баре, делая вид, что пьют за рейх, а на самом деле планируя убить Гитлера. Доказывая, что не все нацисты одинаковы.
Даже притворяясь, что он ничего не замечает – иногда Клоду кажется, что в этом теперь и состоит его работа, – директор «Ритца» не мог не знать, что заговор вынашивался в баре, под носом у Фрэнка Мейера и, вероятно, при его участии в роли «почтового ящика». Так люди, занимающиеся шпионажем, называют человека, который получает и передает информацию, не имея полного представления о том, что именно он получает или передает.
– Посмотри на нее, – говорит Фрэнк, стоя на пороге бара. Он кивает на холеную белокурую французскую баронессу, сидящую рядом с новоприбывшим немецким офицером – за недели, прошедшие после вторжения союзников и срыва заговора, в Париж устремилось столько народу, что Клод не может уследить за всеми. Баронесса, в черном шелковом платье с меховыми манжетами, с огромными бриллиантовыми кольцами и браслетами, украшающими черные атласные перчатки, играет бокалом шампанского, глядя на немца с неприкрытым вожделением.
– А что с ней? – Клод испытывает отвращение к некоторым француженкам. Конечно, не все, кто водил дружбу с немцами, делали это ради личной выгоды; он знает женщину с тремя больными детьми, муж которой пропал в самом начале войны. Она не получила от него никаких известий, так что понятия не имела, в лагере он или уже мертв. Когда немцы постучали в ее дверь, угрожая отобрать последние скудные пожитки, она воспользовалась ситуацией, чтобы обеспечить продовольствием и лекарствами своих детей.
Клод не может и не будет осуждать эту женщину; кроме всего прочего, у нее хватает совести стыдиться, она пытается сохранить все в тайне. Но баронесса совсем другая; она оппортунистка, которая думает только о себе и не стесняется появляться с немцами на публике. Каждый вечер они вместе ужинали здесь, в «Ритце», или в ресторане «Максим», или в пивной «Липп».
– Баронесса в отчаянии, но старается этого не показывать, – весело говорит Фрэнк. – Она поставила все на победу немцев в войне и теперь, когда союзники на подходе, мечтает, чтобы этот фриц забрал ее с собой в Германию. Хорошая мысль – немцы обойдутся с ней куда лучше, чем французы, попомните мои слова! Но этот парень не собирается тащить ее домой, чтобы познакомить со своей фрау. Неважно, сколько бриллиантов она ему предложит.
– Хорошо бы они поторопились и ушли.
– Уйдут. Но Париж – самый большой приз, который они выиграли, и нацисты не планируют так легко его отдавать. Пойдем со мной, Клод. – Фрэнк поднимается по лестнице и идет к номеру Шанель. Достает ключ и вставляет его в замок.
– Постой… Как… откуда у тебя ключ?
– Она сама мне его дала. – Фрэнк улыбается – он делает это нечасто, поэтому улыбка оставляет странное, тревожное впечатление; она слишком застенчивая для такого крупного человека. – Коко и я… у нас своя история.
– Боже мой! – Клод не знает, что еще сказать. Он сразу представляет их в постели – Шанель, такая стройная и властная, и Фрэнк, такой мясистый и грубый, – хоть и старается не думать об этом.
