– Я не встречался с любовницей. Я делал кое-что, чтобы избавиться от них. От фашистов. Чтобы сломить их. Я передавал информацию. Иногда я помогал перевозить или прятать людей. Евреев. Даже здесь. – Почему ему так трудно произнести это слово? Ни Мартин, ни он никогда не говорят, что прячут евреев. Они, конечно, знают об этом. Но никогда не облекают знание в слова; никогда не связывают этих безымянных людей с их религией и культурой, с их прошлым. Разве нацисты не пытаются сделать то же самое, хоть и более страшным способом? Стереть народ. Искоренить целую расу. Он и Мартин, по правде говоря, тоже свели евреев к проблеме, которую нужно решить.
– Клод, так ты тоже участвуешь в Сопротивлении? – Бланш садится рядом и, к удивлению мужа, берет его за руку.
– Да… что? Что значит «тоже»? – Теперь настала очередь Клода недоверчиво смотреть на жену.
– Клод, когда ты думал, что я гуляю с Лили – «пьянствую», как ты любишь говорить, – я на самом деле делала важные дела. Вместе с Лили и ее друзьями, коммунистами и студентами, в основном из других стран. Я… я вывозила людей из Франции. Я тоже передавала информацию. Наверное, по-другому, не так, как ты. Я выдавала себя за других людей. Ездила на побережье. На фермы за городом. Я не останавливалась здесь, в «Ритце». И даже в Париже.
Клод изумленно смотрит на нее, на эту хрупкую женщину. В ее улыбке, ее голосе, ее осанке всегда было что-то особенное, что-то выходящее за рамки телесного, материального. Его жена. Его принцесса, нуждающаяся в спасении. Его проблема, нуждающаяся в решении.
Его Бланш – участник Сопротивления?
– Но когда Лили и Лоренцо приехали сюда…
– Для меня это было просто маленькое приключение, – признается Бланш, трогательно и гордо вздернув подбородок. – К тому времени мы уже давно работали вместе. Я передавала им одежду, украденные продовольственные талоны, еду. Все, что могла достать в «Ритце». Но я не хотела, чтобы они приходили сюда. Я старалась не втягивать тебя и «Ритц» во все это. Всего один раз мне пришлось кое-что сделать в «Ритце». Ночью во время воздушного налета я включила свет на кухне – для союзников.
– Так это была ты? Я подумал… я спустился, чтобы сделать то же самое, но свет уже горел.
– О, Клод… – Бланш смеется, но Клод все еще не может поверить в происходящее, и смех жены кажется ему печальным.
– Значит, все эти годы мы делали одно и то же? У нас была одна цель? И при этом мы то и дело вцеплялись друг другу в глотку…
– Досадно, правда? А теперь…
– А теперь уже слишком поздно. – Клод прижимает руку Бланш к груди, чуть выше сердца.
Он не знает, как вести себя с этой женщиной. Нет, она не была сказочной принцессой. И больше не нуждалась в спасении – возможно, она не нуждалась в нем и раньше… Прекрасная женщина из плоти и крови. Еврейка. Которая была гораздо храбрее, чем он мог предположить.
– И что дальше, Клод?
– Мы подождем. Я мог бы попытаться вывезти тебя, но в последнее время нам с Мартином не везло… Теперь, когда конец близок, нацисты повсюду. Для тех, кого мы хотели спасти, все кончилось плохо. Так что, думаю, тебе лучше остаться здесь. Будем надеяться, что мое влияние и «Ритц» помогут сгладить ситуацию. Сегодня вечером, как и все в Париже, мы будем ждать.
Бланш кивает, и они еще долго стоят, обнявшись: он держит ее за руку, она положила голову ему на плечо. Потом, полностью одетые, супруги ложатся в постель. Этой ночью они должны быть готовы ко всему.
Клод понимает, что ненадолго задремал; вздрагивая, он открывает глаза. Он не сомневался, что будет бодрствовать всю ночь. Но волнения прошедшего дня сделали свое дело. Он старается не шуметь и слышит ровное дыхание жены. Значит, она тоже уснула.
Клод вдруг вспоминает о пистолете.
Он выскальзывает из постели, прокрадывается в кабинет – немецкие солдаты на посту даже не смотрят на него – и отпирает ящик письменного стола. Проверяет патронник – он полон. Клод смазывал пистолет маслом и чистил его каждый месяц, хотя до сих пор ему так и не представился случай им воспользоваться. Как бы то ни было, он прекрасно знал: нет смысла владеть оружием, если вы не поддерживаете его в рабочем состоянии.
Сунув пистолет в карман пиджака, он выходит в коридор и кивает солдатам, возвращающимся в свой номер. Потом осторожно забирается в постель и смотрит на жену.
Бланш лежит на спине, ее глаза закрыты, губы приоткрыты. Она дышит ровно, но неглубоко, так что, похоже, спит не очень крепко. Клод до сих пор не может понять, как она совершала все те смелые поступки, о которых недавно рассказала ему. Но он ей верит. Потому что ему нужно верить ей, ему нужно, чтобы его брак что-то значил. Потому что на войне человеку нужно за что-то сражаться. У него всегда был «Ритц», это правда. И его жена.
Но до этого дня Клод не знал, какой мужественной, какой замечательной, какой благородной она была.
Его еврейская жена.
Все еще глядя на нее, Клод кладет палец на спусковой крючок. Сможет ли он сделать это? Сможет ли приставить пистолет к ее голове и спустить курок?
Он отворачивается, содрогаясь от ужаса и отвращения; зарывается головой в подушку, не в силах выкинуть из головы страшные картины: вот нацисты переворачивают «Ритц» вверх дном в поисках Бланш. Пытают и насилуют ее, а потом ставят к стенке и расстреливают. Немцы. Его гости. Люди, которым он кланялся и прислуживал эти четыре года.
Как он может допустить такое? Но чтобы предотвратить это, ему нужно сделать невозможное…
Засунув пистолет под подушку, Клод закрывает глаза, но мучительные предчувствия продолжают осаждать его.
Так проходит ночь. Утром Клод принимает душ, переодевается и прячет пистолет в стопке белья, которое нужно сдать в прачечную. Клод напоминает об этом Бланш, но она не отвечает; она собирается принять душ. Под глазами залегли иссиня-черные полумесяцы, лицо без косметики кажется мертвенно бледным, на нижней губе появился багровый синяк.
Она прекрасна.
– Вот видишь! Я же тебе говорил. – Клод трясущимися руками завязывает галстук. – Все будет хорошо, я уверен. Но останься сегодня здесь, на всякий случай. Пожалуйста, Бланш.
– Хорошо, Клод. – Она твердо и смело смотрит ему в глаза. Им больше нечего сказать друг другу. Только «я люблю тебя».
Они обнимаются. Ни один из супругов не хочет прерывать это нежное, всепрощающее, доверчивое объятие.
Клод первый мягко отталкивает жену. Берет стопку белья и уходит. Оставив Бланш в полном одиночестве. Беззащитную. Но нет. Она сейчас в отеле «Ритц». А в «Ритце» не может случиться ничего плохого. Клод сказал ей это давным-давно.
Через два часа Фрэнк Мейер, запыхавшись, врывается в кабинет Клода.
– Они забрали ее, Клод! Гестапо. Они забрали Бланш.
В этот миг Клод может думать только об одном – о шансе, который был у него прошлой ночью. Единственном шансе спасти ее от этого кошмара. Но он упустил эту возможность; он оказался трусом. Клод оказался мужем, которого она заслуживала все эти годы. Тем, кто не в состоянии причинить боль жене.
