– Я рад, что ты смотришь на это именно так, друг мой. Сейчас. – Мартин достает из кармана бланк заказа. Девушки, скучая, начинают обсуждать фильмы, которые недавно видели, в то время как мужчины приступают к делу.
– Сколько яблок съели на этой неделе? И сколько, по-твоему, вам понадобится в следующий раз?
– Боюсь, что не так много. Около двухсот. Но на артишоки, как ни странно, был большой спрос. Нам понадобится еще три дюжины.
Мужчины продолжают обсуждать заказ овощей и фруктов для кухни «Ритца». Мартин делает пометки в бланке, периодически стряхивая пепел с сигареты и задумываясь. Клод иногда пересматривает потребности отеля, меняет свое мнение, когда Мартин, сердито бурча, снижает цену. К тому моменту, как они заканчивают торг, наступает комендантский час, но друзья все не спешат уходить; за столиками вокруг них по-прежнему полно народу.
Наконец Симона, которая выходила в туалет, возвращается; она не садится, а берет Клода за руку и пытается стащить его со стула.
– Пойдем! Уже пора. Я устала. Но не слишком, – мурлычет она, и люди вокруг – включая немецких солдат – смеются и понимающе кивают. Мартин и Мишель тоже встают.
Девушка сначала цепляется за руку Мартина, а потом демонстративно обхватывает его промежность и заявляет:
– Этот никогда не устает! Боже мой, я совсем не сплю!
Смех становится громче; немцы, как уже давно заметил Клод, радуются, когда французы ведут себя так, как, по мнению нацистов, должны вести себя французы. Слишком влюбчивые и склонные к театральности.
– О, Клод, еще одно. – Мартин, затягивая шарф, понижает голос; добродушные возгласы соседей по столикам почти заглушают его слова. – Я слышал, что начались массовые депортации. Только начались. У меня надежный источник. В основном высылают евреев. Их забирают из домов ночью, целыми кварталами.
Клод засовывает руки в перчатки, чтобы они не дрожали. Он не решается поднять глаза на Мартина, не решается смотреть ни на кого; он изо всех сил старается выглядеть спокойным.
– Спасибо, я ценю твое предупреждение.
– Я подумал, что ты должен знать. – Резко повернувшись, Мартин наклоняется и целует одну из хихикающих женщин, сидящих за соседним столиком. Мишель недовольно вскрикивает; женщина краснеет, ее глаза блестят, она задыхается.
Он подмигивает ей, потом Клоду; беззаботно помахав рукой на прощание, они с Мишель исчезают в ночи, такой мрачной и зловещей. Светомаскировки сейчас нет, но фонари все равно не горят. Улицы освещает только свет из кафе.
Клод и Симона, прильнувшая к нему, положив белокурую головку на плечо своего кавалера (это совсем не противно), пробираются между столиками. Потом парочка бредет по темным улицам. Обнявшись, они пересекают мост Альма и идут вверх по авеню Монтень. Здесь тихо, пусто.
Хотя голова Клода забита размышлениями, измерениями и вычислениями, он не застрахован от чар блондинки; Симона пахнет сиренью, ее волосы мягкие и блестящие. Как и у большинства парижанок в это непростое время, у девушки поношенная, не раз заштопанная одежда. И все же ее платье чистое и элегантное; оно украшено небольшими аксессуарами – шелковыми цветами, булавками со стразами, кусочками кружев, снятыми с другой одежды. Девушка не носит нейлоновые чулки – мало кто теперь их носит; карандашом для бровей она нарисовала швы на голых ногах. Она настоящая женщина. Ласковая, податливая, удобная женщина.
Они подъезжают к дому Аузелло; Клод поднимает глаза и видит, что в окне горит лампа. Как раз в тот момент, когда он с улыбкой поворачивается к Симоне – у нее голубые глаза и нарисованная карандашом мушка, которая не нравится Клоду, – мимо проходит немецкий солдат с винтовкой.
– Заканчивайте уже! Или идите в дом! – рявкает солдат по-немецки. – Комендантский час, лягушатники!
Оба напрягаются; потом Симона поворачивается к немцу с ослепительной улыбкой. Она встряхивает блестящими волосами и покачивает бедрами.
– Может, присоединишься к нам?
Солдат останавливается и сплевывает, чуть не роняя винтовку. Симона смеется, хватает Клода за руку; они исчезают в подъезде, прежде чем немец успевает открыть рот.
– Теперь ему будет о чем поговорить, – щебечет девушка, пока они поднимаются по лестнице в квартиру. – Он не скоро меня забудет.
По правде говоря, Клод немного шокирован; он боялся, что немец примет предложение Симоны. Поэтому сейчас он может только кивать, а девушка – беспечная, веселая, храбрая – рассказывает о том, что она планирует сделать завтра: починить порванный носовой платок; встретиться с подругой и угостить ее тем, что теперь называют обедом – водянистым супом и, возможно, коркой хлеба; отстоять очередь за мясом – чего бы она ни отдала за хороший бифштекс! Но на такую роскошь глупо рассчитывать; остается надеяться, что ей не подсунут собаку или кошку…
Клод поднимается за Симоной по лестнице и входит в квартиру.
Все это время он гадает, где сегодня будет ночевать его жена.
Глава 19
Бланш
Осень 1942 года
Схватив Бланш за руку, Лили тащит ее мимо прилавков, уставленных цветами: долговязыми подсолнухами, гигантскими хризантемами и пурпурными рудбекиями, – а затем, оглядевшись так быстро, что Бланш едва успевает это заметить, ведет подругу по узкому проходу на задворки рынка. Лили поднимает брезентовый полог, и Бланш оказывается в тесной темной палатке, заполненной перевернутыми ящиками и ведрами с цветами; по полу разбросана солома. Каморку освещает пара фонарей; сначала Бланш с трудом различает лица, наблюдающие за ней с настороженным интересом.
На ящиках сидят друзья Лили. Одна женщина – неуклюжая и унылая, с грязными светлыми волосами, заплетенными в косы. Все остальные – мужчины. Бородатые, в шляпах или рыбацких шапочках, низко надвинутых на лица. Их одежда неприметна: одежда рабочих. Один протягивает руку и собственническим голодным движением усаживает Лили к себе на колени; должно быть, это ее любовник.
Когда Лили представляет ее («Это Бланш, моя подруга, я вам о ней рассказывала») и перечисляет имена друзей, она понимает, что это не их настоящие имена, – слишком вяло и нерешительно реагируют на них собравшиеся в палатке. Еще она понимает, что не должна задавать вопросов.
Мужчина, которого Лили называет Лоренцо, продолжает пристально смотреть на Бланш после того, как остальные возобновляют разговор; нелепо, но это льстит ей. Осторожно примостившись на ящике – не очень подходящее сиденье, учитывая, что Бланш носит шелковую юбку, – она слушает, как собравшиеся что-то обсуждают. Вполголоса, по-французски, но с разными акцентами. Она различает жесткие согласные, характерные для русского произношения, грубый польский акцент. Ни один из этих людей не похож на уроженца Франции.
Постепенно она понимает, что за фразами «завтра мы купим шелковые шарфы в Галерее Лафайет» или «на следующей неделе на званом обеде будет только четыре человека» стоит нечто большее.
